ужин, она вновь мучительно переживала случайно услышанный разговор. Ей было стыдно, что и дети его слышали, и обидно, что в ее неумении врать усмотрели презрительное равнодушие к окружающим, и горько, что она сама не сумела найти достойных слов для ответа. Первой мелькнула мысль рассказать о случившемся мужу.
В самом деле, его семью ни за что ни про что унизили – неужели не найдет он способа укоротить язык желчной сплетнице? Таких, как она, только криком и можно приструнить, если ей в обычной, спокойной речи пренебрежение слышится.
Что-то тут же остановило ее. О чем она только что с сыном говорила? О том, что нельзя грубостью на грубость отвечать? А теперь что – сама хочет за мужа спрятаться, чтобы он меры принимал? А его реакцию не всегда и предскажешь – может не на шутку рассердиться и доставить-таки соседке неприятности. Возьмут и уволят человека или премии лишат. Она поежилась. Нельзя же, в самом деле, из-за минутной обиды всю семью наказывать.
И потом – у мужа ведь такая ответственная работа! Он и по вечерам почти каждый день задерживается, и по выходным не всегда ему отдохнуть удается, если на совещание вызывают. А тут еще и она его в мелкие бабьи дрязги втравить хочет.
К ее размышлениям с готовностью подключился тихий внутренний голос. А и правда – не лучше ли призадуматься, где она сама ошибку допустила? В любом ведь конфликте вина на обеих сторонах лежит. Она ведь действительно никогда не прикладывала никаких усилий для поддержания теплых, доверительных отношений с соседями. Откуда же им знать, что у нее на уме, да и на душе тоже? Вот и сегодня – не в том дело, что врать не стала. Как она будет детей честности учить, если сама о ней забывать начнет? Но ведь могла же объяснить соседке – спокойно, доходчиво, вот у подъезда хотя бы – что в школу опаздывала, что некрасиво учительницу задерживать…
Та, которую позже назвали Мариной, решила непременно извиниться перед Ниной Петровной – и в самое ближайшее время.
К приезду мужа ужин был готов. Лишь только прозвенел звонок, дети ринулись в переднюю. Пока они тормошили там отца, она успела накрыть на стол.
– Папа, папа, ужинать – скоро сказка! – вырвался из общего гама голос дочки.
– Ну, тогда быстро – мыть руки, – бодро скомандовал муж.
– Я – второй, – мгновенно отозвался сын.
Она мысленно улыбнулась. Кто был в их семье во всем первым, у детей сомнения не вызывало. Вот и пример сыну, что настоящее уважение не на боязни строится.
– А мама сосиски купила! – гордо сообщила дочка, отобрав у брата право первой объявить великую новость.
– Да? – В голосе мужа послышалась непонятная усмешка.
В кухне все уселись за стол, и муж сказал, сокрушенно кивая головой: – Я тут думал вас всех порадовать, но раз уж мама купила сосиски…
И он вытащил из портфеля завернутую в тонкую вощеную бумагу палку сырокопченой колбасы.
– О! – При виде редкого лакомства у детей округлились глаза, которые они тут же перевели с мольбой на отца.
– Нет, нет, нет! –