считается приличным поинтересоваться, где человек провел летние каникулы, а когда тебе просто положено это знать. Знала, чей отец – нобелевский лауреат, а чей находится под следствием. Чей только что приведен к присяге, а чьего под телекамеры похоронили с воинскими почестями. Я видела в наших подростковых ручейках зависти и симпатий истоки взрослых рек закона, политики, финансов и искусств, в которые потом ты просто не зайдешь из-за их глубины и скорости, если не сделаешь этого прямо сейчас. Я была старшей из двоих детей моих родителей и появилась на свет в небольшом северном пригороде Чикаго. И хотя мама с папой никогда не говорили мне прямым текстом, что школа Св. Павла сделает меня человеком, когда мне было тринадцать и мы приезжали туда осмотреться, они так расчувствовались, что в первый и последний раз в моей жизни взялись за руки на моих глазах. Я поняла, что это будет мой шанс обрести достойное место в жизни. Войти в историю. Понимаете?
Я понимаю, что придумываю аргументы в свою защиту. Чего не обязана делать, потому что была несовершеннолетней, а им было по восемнадцать и их было двое. Причем один был почти на фут выше и на сотню фунтов тяжелее, чем я. Я была девственницей. Они навалились на меня и…
Опять я за свое.
Мальчики, однако, заговорили. На ужине (четыре раза в неделю мы были обязаны являться на него одетыми формально – костюм и галстук, платье или юбка) на меня поглядывали те, кто не замечал еще накануне. Моя неприметность стабильно удручала меня, невзирая на уверения родителей и друзей в том, что я мила и так далее и тому подобное. Меня в упор не замечали как раз те мальчики, чьи знаки внимания понравились бы мне – преимущественно спортсмены, конечно, но иногда и лохматые гениальные поэты. А теперь с другого конца зала, заполненного учениками, меня разглядывали несколько широкоплечих старшеклассников. Между ними и мной сновали ничего не подозревающие люди, и тепло их глаз как будто сулило мне временную передышку.
После сидячего ужина полагалась тусовка с кофе или чаем в общем зале при входе в столовую. Своего рода тренировка для будущих вечерних коктейлей. Насиловавшие меня парни не смотрели в мою сторону, зато их товарищи пялились вовсю. Когда я осмелилась встретиться с ними взглядом, глаза этих ребят пылали недоверчивым изумлением. Мне показалось, что будет лучше оценить потенциальную опасность – быстро прикинуть, кто из них знает, а кто нет. А потом просто избегать тех, кто знает. И чтобы я не сомневалась, что именно им известно, один из них произнес в мою сторону: «Тройничок?» Я понятия не имела, что значит это выражение. Я вообще понятия не имела о выражениях. Случившееся отлилось в безмолвный и неподвижный кусок гранита, и я намеревалась обходить его.
Мои подруги не знали. Но от меня уже требовалось признать или опровергнуть, и я молча стояла в этом зале, желая, чтобы головная боль утихла, и чувствуя себя замешанной в какой-то лжи. Между мной и моими друзьями образовалась трещина. Я прямо-таки слышала, как с треском разверзается земля.
В последующие дни я наблюдала,