арифметике, а познание личности и характера того, кто один вправе называться Богом-Яхве (Втор. 4, 32–40). Они узнали его как Бога справедливости, милосердия, святости, истины, чистоты, любви, верности и всевластия. Эти его качества стали темой их повествований, основой законодательства, камертоном для их поклонения, лейтмотивом их пророчеств и источником мудрости. И этот Бог обещал явить себя народам в самой монотеистической проповеди Ветхого Завета в облике Раба Господня, чья преданность идеям справедливости, милосердия, свободы и просвещения обернется для него страданиями и смертью за чужой грех (Ис. 42–53).[99] Все это исполнилось, когда трансцендентная уникальность Бога облеклась плотью и обитала с нами в человечности Иисуса, полной благодати и истины. Единственный вид монотеизма, «полезный» для человечества, – познание этого Бога. Вот почему Бог желает, чтобы мы знали его истинную божественную сущность.
В желании Бога явить себя народам – источник нашей миссии: поведать им о нем. Настойчивое желание Бога быть познанным предваряет и наполняет смыслом все усилия Божьего народа, чья задача – поведать о нем миру. Наша миссия вытекает из миссии самого Бога. В Ветхом Завете ясно говорится, что по замыслу Бога познание его, живого Бога, должно достигнуть всех народов, которые, согласно ветхозаветному свидетельству, с нетерпением ждут этого момента. В Новом Завете мы находим подробное описание самого процесса – апостольского благовестия о Мессии Иисусе, пославшего своих учеников проповедовать народам. Поэтому Павел называл себя «наставником язычников в истинной вере» (1 Тим. 2, 7; 2 Тим. 1, 11, перевод мой). «Цель служения язычникам в Новом Завете – признание ими истинного Бога и поклонение ему (1 Фес. 1, 9; Деян. 17, 23–29; Откр. 14, 7; 15, 4), и только потом их собственное спасение».[100]
Итак, все наши миссиональные усилия, направленные на повествование миру о Боге, должны предприниматься в контексте его собственного желания быть познанным. Мы стремимся к тому, чего хочет сам Бог. Эта мысль вселяет в нас одновременно уверенность и смирение. Она смиряет, напоминая, что все наши попытки оказались бы бесплодны, если бы Бог сам не пожелал открыться миру. Не в нашей власти начать осуществление этой миссии или решить, когда ее можно считать завершенной. Но со смирением приходит и уверенность. Ведь мы знаем, что за нашими слабыми усилиями и далеко не всегда эффективным общением стоит высшая воля живого Бога, который с любовью открывает себя людям, страстно желая даровать прозрение слепым и являя свою славу в сокровищах благовестия, обитающих в глиняных сосудах его посланников (2 Кор. 4, 1–7).
Одно из самых простых априорных положений эволюционной теории религиозного развития человечества заключается в следующем: насколько бы долгим ни был путь той или иной культуры к высотам монотеизма, сам монотеизм обладает столь очевидной силой убеждения, что ни один