шахматам с их ароматом ученой мысли, старыми переплетами, что вели меня расследовать и другие ароматные книги, вроде Гёте, Юго, не что-нибудь, а «Максимы» Уильяма Пенна, читал лишь выпендриться перед собой, мол, вон чего читаю. Однако это торило путь к подлинному интересу к чтению. Привело к тщательному изучению «Очерка истории» Х. Дж. Уэллза, глупым исследованиям «Харвардской классики» и глубочайшему почтению к крошечному шрифту на луково-шелуховых страницах, белых как снег, какие можно найти в одиннадцатом издании «Энциклопедии Британники» (Ency Brit XI Ed.) с ее подробной записью всего, что когда-либо случалось до 1910 года, как его в последний раз собрали в обильных счастливых понятиях оксфордские и кембриджские ученые, – к любви к книгам и запаху старой библиотеки, и я всегда читал в ротондовой части позади, где стоял бюст Цезаря на ярком утреннем солнышке, а на полукруглых полках весь диапазон циклопедий. Что даже еще более углубило мое образование – часов в 11 утра я фланировал из библиотеки, срезал через пути у Даттон-стрит возле АМХ,[2] чтоб не заметил из окна, может, Джо Мейпл, мой учитель английского, срезал по мосту железной дороги у магазина «Гигант», через рельсы, что бежали по голым шпалам, сквозь которые видно было тот вихрящийся глубокий канал с его плюхой плывущих снегов, затем по Миддлсекс к театру «Риальто», где я садился и изучал старые киношки 1930-х годов в тщательных подробностях. Ну, конечно, большинство из нас все равно так поступали, но не сачкуя с восьми пятнадцати и после чтения вдосталь в библиотеке до одиннадцати, эгей?
Вдобавок той зимой я зарабатывал больше всех очков для легкоатлетической команды Лоуэллской средней, и у меня даже было время на первый любовный роман с Мэгги Кэссиди, коя история подробно записана в одноименном романе.
Будучи звездой футбола и легкой атлетики, ученым-отличником, независимым, чеканутым от независимости, вообще-то, настолько, что, когда в Лоуэлл налетели метели, лишь я один сам по себе и никого вокруг, докуда хватало глаз, уходил в походы по тем лесам Дрейкэта по колено в снегу с хоккейной клюшкой, чтоб только нагулять аппетит к воскресному ужину, и замирал под соснами послушать, как свихнутые вороны выдают «Вяк». Будучи, кроме того, смазливым и крепким, я уверен, тогда многие на дух меня не переносили, даже ты, женушка, когда прошлой осенью обмолвилась: «Ну, я никогда не была популярна, как ты». Факт тот, что я вообще не был популярен, а большинство меня терпеть не могло, на самом деле, в конце концов все заходит немножко чересчур далеко, если стараешься всех во всем обскакать, кроме, конечно, приглашения на Бал Девушек-Офицеров и публикации собственного портрета на светской странице. Времени и на это даже хватит, ха ха, как будто мне было не плевать или не плевать теперь. То была тоже суета, включая вот это вот последнее замечание, – так пыжиться, чтобы всех срезать. Ты с радостью узна́ешь, что заслуженное наказание свое я понес, так что не переживай.
Следующим шагом было выбрать колледж. Моя мать настаивала на Коламбии, потому что в итоге хотела переехать туда в Нью-Йорк и посмотреть большой город. Отец