опешил и недоумённо уставился на ребенка. Дуло вальтера опустилось в землю. Тело немца запрыгало и задвигалось в судорогах и через секунду ходило ходуном от смеха.
В этот момент подоспела бабушка Домна. Сжав руки перед грудью, она бросилась на колени.
–Найн, – взмолилась отчего-то на немецком, – Битте, найн.
Голос её срывался.
– Я сделаю тебе хорошо, – искренне удивился Юрген. – Красивая баба, но глупая. Живешь, как скотина. Подумай о себе.
– Пожалуйста, не трогай ребенка, – бабушка почему-то сжалась.
В этот мгновение Валера понял: что- то происходит… Он не мог знать, что одно неверное движение или слово – и полковник Бальк убьёт их прямо здесь, во дворе. С той же лёгкостью, с какой пристрелил глухого почтальона, принёсшего дурные вести, как избил до полусмерти молодого румына, как выплеснул кружку с кипятком в лицо торговке виноградом, назвавшей слишком высокую цену. Полная вседозволенность и абсолютная безнаказанность на удивление быстро превращают иного человека в жесточайшее из всех живых существ.
– Убей меня! Пожалуйста!.. Убей меня!.. – целовала сапоги немца бабушка. – Не тронь ребёнка! Убей меня.
Она стояла на коленях, прижималась лицом к сапогам немца и рыдала. Валерчику впервые стало по-настоящему страшно. Он почувствовал, как беззащитен. Бабушка, казавшаяся самой сильной, самой главной, самой надёжной, молила противного немца.
Гладкое, мясистое лицо Балька удивлённо вытянулось, он попытался сделать шаг назад, чтобы освободиться, но бабушка вцепилась крепко. Немец покачнулся и чуть не потерял равновесие.
– Пожалуйста, пожалуйста, – она целовала по очереди каждую ногу немца. – Ребёнок больше не потревожит. А я буду работать!.. Ещё лучше! Сколько угодно, сколько надо!
Бальк резко наклонился и, ухватив Домну свободной рукой за волосы, поднял с колен. Затем оглядел её лицо и с каким-то сожалением кивнул:
– Гадёныш обязан тебе жизнью. Пусть помнит.
Валерчик запомнил. Только вовсе не то, что хотел Юрген Бальк.
После того, как ушёл немец, бабушка Домна не утешила, не приласкала, а стала ругать. Она кричала, что Валерчик взял чужое. Много раз повторяла слово нельзя. И, возможно, неосознанно… что там можно осознать в два года? -
но Валерчик понял для себя, что прав всегда сильный. Он запомнил это чувство беспомощности, запомнил яркое желание не слушаться Домну, а брать… брать это чужое, которое брать нельзя. Чтобы не чувствовать себя слабым, не чувствовать беспомощным. Чтобы стать сильным, самым сильным. Назло всем.
Домна не молилась. Она не умела. Однако, даже не высказанное, кто-то же услышал. В один из дней она с детьми ушла на привоз, а возвратившись, дома ни немца, ни его охраны не обнаружила. 10 апреля 1944 года советские войска нанесли тяжёлое поражение немецким и румынским армиям. Одесса была освобождена.
Неожиданно для Домны Валерчик, наконец, сказал «мама». Сказал ей. Домне. Вскрылось последнее,