воде.
Плавная безучастная зыбь ровно шипела по бортам шлюпки.
Раннее утро и гнетущий холод со всех сторон заставляли Томбса думать тупо, с медленным упрямством.
«Зачем?!»
Широкая и ровная поверхность по курсу шлюпки обозначилась тёмной прибрежной полосой. Уже выделялись отдельные высокие деревья над песком, а они так ещё никого и не нашли.
– Вот он! Добрался!
Боцман привстал в шлюпке, протянул вперёд руку, указывая направление.
– Живой ведь, поганец… Сам доплыл.
Без команды Томбс бросил весло, соскочил в уже мелкую забортную воду, в несколько прыжков домчался до отлогого берега.
На сером песке сидел, сгорбившись, опустив голову в руки на коленях, человек. Разглядеть его лицо было трудно, но Томбс знал, что это именно тот, кому он радовался все последние дни рейса.
Не золотистые, как всегда, а спутанные тяжёлой водой тёмные волосы; обнажённое стройное тело, мокрые брюки, босиком.
С тоской посмотрел юноша на Томбса, не узнавая.
Другие матросы под предводительством боцмана с опаской подходили к ним от шлюпки с разных сторон.
– Верёвками руки ему вяжите! И ноги крепче спутайте!
Боцман угрожающе выкрикивал команды, размахивая багром.
Томбс искренне удивился.
– Зачем?! Он же никому, ничего…
– Уйди, защитничек! А ты подумал, как доставлять-то его на пароход будем? Прыгнет вот он опять посреди реки – поди, поймай, а потом ещё возьмёт, да ненароком и до конца утопнет… Не мешайся.
Встав в полный рост, выше всех матросов, юноша с усталостью оглядел туманные прибрежные кусты и покорно протянул вперёд сложенные руки.
На обратном пути Томбс сам уже постарался, чтобы слёзы и пот мешали ему смотреть туда, где слишком близко, на ребристом дощатом днище шлюпки, уткнувшись в грязную неотлитую воду, лежал без движения связанный человек.
Потом уже, на пароходе, парня протащили по трапам вниз, в полутёмный трюм, накинули петлю не развязанной на руках веревки на крюк под потолком.
По всем правилам судоходства нужно было проводить неотложное следствие, выяснять причины, по которым пассажир парохода попал за борт; не пытался ли кто его таким образом убить или может он сам, тьфу-тьфу, захотел, что смертельное с собой сделать.
В трюм спустился капитан, долго орал на всех; жёлтый мятым спросонья лицом, страдальчески держался за поясницу.
Юноша молчал, не отвечая. На прикрытые глаза со лба, с волос сочилась ещё речная вода, изредка, в ответ на страшные капитанские оскорбления вспухали на лице упрямые желваки.
В тесном сумраке трюма матросам, стоявшим поодаль, за капитанской спиной, было неловко смотреть и слушать, но с любопытством и нетерпением они ожидали какого-то таинственного окончания этой странной истории.
Боцман предложил было капитану побить непочтительно молчавшего мальчишку, но тот махнул рукой и разрешил привести её.
Томбс тихо охнул и спрятался ещё дальше, в самый угол.
Он