с тобой случается, Огрызочек». Потом они сидели на пристани и ели шоколадные шарики, Мая положила свою ладошку ему в руку, и это был самый счастливый момент его жизни.
Дверь распахнулась, и в бар ввалилась компания молодых парней – Мая могла определить это с закрытыми глазами, таких обычно слышно за милю, они не снимают шарфы в помещении и требуют у бармена огласить весь пивной ассортимент. Один из них с надеждой посмотрел на экран и тут же разочарованно вздохнул, увидев хоккейный матч.
– Черт, я думал, будет футбол! Какого хрена вы тут хоккей смотрите?
Мая допила вино и раздумывала, не бросить ли в парня бокал. Переехав сюда, она думала, что найдет здесь тысячу мужчин на любой вкус, но оказалось, и здесь все на одно лицо, просто на иной манер, нежели в Бьорнстаде. Вместо хоккея любили футбол, голосовали за другие партии, но так же свято верили, что их картина мира единственно правильная, считали себя светскими львами, хотя по большому счету жили в таком же ограниченном мирке, как и все остальные.
Мая вспомнила историю, которую рассказывали соседи, когда она была еще маленькой: папа был капитаном команды «Бьорнстад-Хоккея», они играли решающий матч здесь, в столичном городе, и газеты пренебрежительно называли их клуб из маленького, затерянного в лесах городка «ревом из тайги». Узнав об этом, папа Маи, который никогда не повышал голос, заорал: «Пусть у них есть деньги, зато у нас есть хоккей!»
В детстве история казалась ей довольно дурацкой, но сейчас, в баре, ей хотелось проорать эти слова во всю глотку. Парень попросил бармена переключить канал, но тот в ответ лишь демонстративно прибавил громкости. Мая решила дать ему двойные чаевые.
Двадцать лет назад во время того матча папа отдал всего себя, но они все равно проиграли. После поражения он так до конца и не оправился, как и весь Бьорнстад. Отчасти поэтому спустя столько лет он так горячо уговаривал Миру вернуться туда из Канады: Петер хотел отыграться, заплатить старый долг.
Мая посмотрела на дно бокала и попыталась усилием воли заставить сердце биться не так часто. Банк, банк, банк – доносилось из телевизора. Совсем как в детстве. Она съедала все яблоко целиком, вместе с «огрызочком», но, когда ей исполнилось девять, она запретила папе так себя называть, хотя потом втайне очень скучала по этому прозвищу. Мая любила зимнее озеро, потому что папа так радовался конькам, они его успокаивали, как ее успокаивала гитара.
– Ну и достал этот деревенский спорт, лучше бы рысей трахали у себя в лесах, чертово быдло! – заплетающимся языком пробормотал один из парней, а его товарищи загоготали над трусливым выговором, не имевшим никакого отношения ни к одному из существующих диалектов.
Алкоголь вспышками фейерверка жег нейронные связи у Маи в голове. Она вспомнила еще одну зиму из своего детства, солнечный тихий денек – они всей семьей катаются на коньках, и мама говорит: «И все-таки это невероятно красивое место». А папа на это отвечает: «Самое невероятное то, что