после твоей поимки. И не вздумай мне врать.
– Больно надо, – проворчал тот и стал монотонно пересказывать события, предшествующие тотальному уничтожению обозначенной провинции.
…Разгоняя полусонную тишину тускло освещённой темницы звонкими чеканными шагами, в свете факела, коптившего поросший мхом потолок слева от решётки Клауса, появилась женщина – капитан корабля повязавших его дозорников. Она сняла с пояса вязанку ключей, выудила нужный, отварила решётку и вошла внутрь.
– Что с Морганной? – с порога мрачно осведомился пойманный пират.
Он очнулся здесь в полном одиночестве, и, как следствие, ничего не знал о судьбе своей команды. Но, если быть до конца откровенным – его интерес распространялся лишь на озвученную персону. Другие снисходительности великана так и не снискали, даже несмотря на внушительный срок совместного плавания. Скорее наоборот – после недавнего он был готов лично отправить каждого из них прогуляться по шаткой доске над стаей голодных акул.
Лицо дозорницы озадаченно вытянулось.
– Морганной? Разве среди твоей команды был человек с таким именем?
– Что с моим капитаном? – раздражённо процедил Клаус, пытаясь унять колотящееся в ожидании дурных новостей сердце.
Женщина бесстрашно подошла к лавке, на которой сидел ожидающий ответа и совершенно не обременённый какими-либо оковами узник, села рядом с ним и сочувственно накрыла своими мягкими тёплыми ладонями его окаменевшую руку, до хруста сжавшую деревянный край.
– Мы не нашли его тела. Скорее всего он погиб.
– Проклятье! – голос предательски надломился, и демонслеер за этот день больше не проронил ни слова.
Дозорница посидела с ним ещё какое-то время, выказывая свою молчаливую поддержку, затем встала и покинула темницу, напоследок окинув Клауса взглядом, полным печали. До утра следующего дня его более никто не побеспокоил, оставляя один на один со своими мыслями.
– Как ты себя чувствуешь? – первым делом искренне поинтересовалась дозорница, войдя в камеру после завтрака. Великан не ответил, да этого и не требовалось. Нетронутая посуда с едой говорила сама за себя. – Может, мне стоит зайти попозже?
Клаус повернулся и с искренним непониманием уставился на терпеливо стоявшую на пороге темницы женщину. Её донельзя странное поведение в очередной раз ставило под сомнение профпригодность дозорницы и вызывало кучу вопросов. Один из таких он всё же не удержался и озвучил, но из-за поганого настроения вышло резко и грубо:
– Ты чё, моя мамочка что ли?
– Нет, – с грустью вздохнула визитёрша, – я всего лишь человек, которому не чуждо сострадание. Поверь мне, я не понаслышке знаю, каково это потерять близкого человека, и как тяжело потом может быть на сердце…
– Но ты же дозорница! Какое сострадание у таких как ты, может быть к таким как я?
– Ты позволишь? – Женщина указала рукой на лавку. Великан только передёрнул