новому поколению, то за обедом пришлось краснеть самой Америке. Все началось с обычного разговора про цены, и тут отец Синтии наехал на доллар, а точнее, на тех идиотов, которые хранили свои сбережения в долларах и теперь были вынуждены за это расплачиваться падением обменного курса, вызванного невиданной доселе в Штатах инфляцией. Старик даже раз встал, поднялся к себе и вернулся с журналом, в котором была напечатана карикатура – бородатый нищий просит подаяние, дама ему протягивает купюру доллара, и он от нее – прикуривает. Был ли отец Синтии прозорливым финансистом или в нем просто брала верх консервативная несуетность, но, так или иначе, все его сбережения хранились во франках и в марках. Поэтому сейчас он немного злорадно похохатывал над своими знакомыми, погнавшимися когда-то за американской валютой. Робкое замечание Памелы, что зато здесь теперь буквально с колес улетают враз подешевевшие, она-то знает, дорогие «корветы» и «мустанги», стариком не было принято во внимание, точнее, он заявил, что это должно беспокоить набобов Лазурного берега, а у них-то как раз все сбережения тоже в долларах, так что выгоды им особо никакой. А подорожавшие из-за падения курса доллара «феррари» и «ламборджини» техасские нефтемиллионеры купят и так. Но Синтия, хлопотавшая вначале над салатницей, а потом над широким овальным блюдом с рыбой, слушала отца внимательно, а Давид, что ему еще оставалось делать после вчерашнего разговора, еще и поддакивал. Сандра ковыряла рыбу, безо всякого интереса как к разговору, так и к самой еде. А, когда обед закончился, старик встал и ласково потрепал Памелу по плечу:
– Пойдем со мной, дорогая. Посидим в гамаке, покурим, выпьем по чуть-чуть виски, мне тут старый знакомый прислал из Англии пару бутылочек Бальвени, да, они с этого года стали продавать его в бутылках, я это дело люблю перед сиестой, и ты мне расскажешь, как ты продавала «корветы» и «феррари».
Памела, которая до обеда обещала Синтии помочь убрать со стола и вымыть всю посуду, растерянно взглянула на подругу, но та, счастливо улыбнувшись, махнула рукой – иди, побалуй отца, я – сама.
Памела со стариком вышли в сад, где в тени огромного ливанского кедра был обустроен гамак, рядом с которым стоял шезлонг, а между ними – маленький столик, на котором, отец Синтии всю жизнь был не то что пунктуальным, а скорее расчетливым в движениях, еще до обеда, чтобы не подниматься после еды наверх, уже стояли маленький хьюмидор, бутылка и два стакана. Памела поняла, что он все продумал заранее.
– Я люблю – безо льда. Так что, если тебе нужен лед, как все пьют в вашем – американском – кино, то тебе придется вернуться в столовую.
Памела, вспомнив жест Синтии, тоже улыбнулась и также махнула рукой – давайте так. Старик сел в гамак, взял в руки бутылку, повертел, в который раз рассмотрел этикетку, причмокнул от предстоящего удовольствия и наполнил стаканы на-половину. Это не по чуть-чуть, подумалось Памеле. Стаканы были настоящие, под виски, массивные, с изображением шотландского флага. Она присела в шезлонг и достала пачку сигарет, купленную