так встретишь еще. А что касается тебя братишка, так это не удивительно, что ты ничего не замечаешь. Ведь ты у нас вслед за мамой очень высокоморальный. Правда, я на днях, убирая у тебя в берлоге, с интересом прочла в одной тетрадке очень занимательные мысли о том, как ты с одной известной нам особой во сне по воздуху летаешь.
И, увидев в сгущающейся темноте, как брат начинает в ярости сжимать кулаки, добавила:
–Но может, ты сам об этих полетах во сне расскажешь?
– Ну-ка, Валерка, что ты там такого наговорил вчера девочкам? Наташка мне все уши прожужжала, – деланно равнодушным тоном спросила Ольга Павловна.
Был вечер: уже не день, но еще и не ночь. На западе догорала заря, а противоположная сторона неба казалась почти черной. В квартирах уже начали зажигаться огни. Это было время задушевных бесед матери с сыном. Оба они были домоседами, потому, что Наташка вечно пропадала у кого-нибудь у подруг, а отец, как правило, был еще на аэродроме.
Ольга Павловна чувствовала, что как раз такой разговор должен произойти у них сегодня. Они были одной с ним породы и любили откровенные тихие беседы, все проясняющие до самой глубинки, после которых так хорошо и легко становится на душе и начинаешь думать, что есть на свете человек, который любит тебя, и думает и понимает мир так же, как и ты.
Но, несмотря на это, какая-то смутная тревога не покидала Ольгу Павловну весь день. Она знала, что не просто так, и не с бухты-барахты завел Валерка этот бессмысленный с точки зрения дочери разговор, а есть нечто, заставляющее его долго, может быть, мучительно долго искать выход и думать. Она знала сына в такие минуты, помнила его отсутствующий взгляд и напряженное, почти злое выражение лица. Она чувствовала натуру сына, потому, что сама была такая и знала, что, если что-то взбредет ему в голову, – он не остановится на полпути, а пройдет его до конца.
Они оба ничего не умели делать вполсилы и вот за эту душевную прямоту и бескомпромиссность особенно любила сына Ольга Павловна. Любила, но и даже побаивалась одновременно, как будто чувствовала, что однажды подобное решение сына может стать роковым для них обоих. Нет, их отношения никогда не были чересчур благодушными. Они были как полет двух птиц: они вместе пока в такт машут крыльями и одинаково рвутся вверх.
– Выкладывай, что там у тебя стряслось? – торопит она, пытаясь шуткой развеять напряженное молчание сына.
– Да ничего, мам, просто мне приснилось, будто мы летали над лугом, а потом над рекой. И так хорошо это было, я до сих пор помню это чувство.
– Значит, ты растешь. Это всегда так: когда растешь ночью, кажется, что летаешь. И я тоже летала в детстве.
– Да я не об этом, мама! – упрямо мотает он головой. Его уже не устраивает подсказанный матерью выход, – я представил, что когда-нибудь люди научатся летать. Просто так, понимаешь, не на самолетах или ракетах, а просто так – подумал и полетел.
– Ну, ну, – подбадривает его Ольга Павловна, а он уже и сам загорелся, и куда только делась его всегдашняя стеснительность и угловатость.
– Ты,