Змеи Горынычи этим грешат. Тогда и начинается у девицы горячка любовная. От горячки этой нет спасения. Везде мерещится ей суженый, и сопровождается всё томлением в грудях, о котором ты упоминала. Ночью сны красочные снятся, тени мерещатся – всё, о чем ты и говорила. А потом нападает на девицу сухотка, то есть она чахнуть начинает…
– И нет спасения? – Василиса была так напугана, что забыла про газету «Прочь суеверия» и пионерское прошлое.
– Спасение есть, – заверила Алёна. – Но дело сложное, и не у всех получается. А в случае с беременными почти бесполезное.
– Бе… ре… менными?
– А ты что, не знала? Лица на тебе нет. То молоко пьешь, то грибы ешь. Похудела от горячки любовной, а живот-то не убавился. Да и тошнило тебя на прошлой неделе… – загибала пальцы Алёна.
Василиса сидела, как глупая, и таращилась на Алёну. Всё было правдой. Она и сама подозревала неладное, а теперь всё разъяснилось.
– И что же мне теперь делать?
– Как что? От нечисти избавляться, и от ребенка…
– Как это избавляться? – удивилась Василиса. – Мне такое счастье, можно сказать, выпало…
– Сдурела ты, что ли?! Ребенок этот оборотнем родится, глупым и злым. Или еще кем. Тебя сухотка сморит, а незнакомец твой засмеется и полетит новую жертву искать. Да и на девицу ты уж, прости меня, не похожа – следы увядания, так сказать, налицо…
– Да как же это? – заплакала Василиса.
«Утоплюсь», – решила Василиса и пошла к речке.
Речка была узкая, извилистая и жалкая. Василиса долго ходила по заросшему берегу. Она даже перешагивала на другой берег, но подходящего места не нашла. То глубина ее не устраивала, то илистое дно, а то и вовсе, смешно сказать, красота места. Хотелось Василисе захлебнуться в широкой реке, увидеть в последнюю минуту огненный закат и полоску густого леса на горизонте. А так получалось всё зря. Редкие осины не могли скрасить собой последние мгновения, а во́ды – прикрыть тело.
Промучившись час и изодрав ноги о коряги, Василиса пошла домой с чистой совестью. Но не успела она отойти от реки – сморил ее сон. Легла она прямо на траву и уснула. Однако сон чудным оказался, будто и не сон вовсе. Идет она в этом сне вдоль реки, а река широкая-преширокая, блестящей поверхностью переливается. Над ней лес густой, прямо к облакам высится. Сама же Василиса, с румяными щеками и тугою косой, через плечо переброшенной, идет в красном сарафане. Идет прямо в лес дремучий. Елки перед ней расступаются, и понимает она, что в лесу, кроме елок, нет деревьев больше никаких.
Вдруг прямо ниоткуда появилась девочка с куриными ногами и говорит старческим голосом:
– Отдай мне, Василиса, гребень узорчатый. А не отдашь – из леса не выйдешь.
Оглянулась Василиса, а дорожка, по которой она пришла, исчезла, и ветер сильный подул.
– Не отдам! – крикнула она, несмотря на угрозу, и кинулась прямо в елочную чащу.
Долго ли, коротко ли она бежала, но в итоге оказалась на том же месте.
– Ну что, убедилась? – спросила девочка.
– Убедилась, – согласилась Василиса.
– Давай тогда гребень.
– Зачем