бы не дал столько денег в прошлом, сколько дал мне Громов, чтобы я расплатилась по деньгам отца.
Многие считали Кресса едва ли не гением. Его имя известно и здесь, и за рубежом. Вот только у каждого гения есть темная сторона. Есть свои слабости, отдушина, в которую устремляется вся кипучая энергия.
У Громова – это адреналин и секс. Он может безвылазно сидеть в офисе до самой поздней ночи несколько недель подряд, а потом отправиться в мощный загул. Сходить с ума, отключаться, рисковать жизнью и заставлять меня волноваться за его живучую и неубиваемую шкуру во время очередной безумной вылазки…
У отца такой отдушиной были азартные игры.
Если бы не Громов, кто знает, возможно, меня бы прирезали просто, но перед этим поиздевались, а потом мощным катком проехались по всей семье, которая и так стонала под тяжестью кредитов и долгов – только тех, о которых они знали. Им было известно лишь о верхушке айсберга, передо мной во всей красе предстал его подлинный размер и опасность.
Громов расплатился по долгам моего отца. Я была горячо благодарна ему и обязана, если быть честной.
Но почему же меня так возмутило его требование?
Если присмотреться к сути, то Громов приковал меня к себе.
Бессрочно…
Какое призрачное условие: я не смогу уйти, пока он сам не захочет меня уволить.
Мне ли не знать, что не захочет?
За восемь лет мы сработались настолько, что ему иногда даже говорить не нужно, всего лишь махнуть рукой, щелкнуть пальцами или выгнуть бровь.
У нас плотный симбиоз…
Вот только настало время расстаться, оторвать с мясом.
Получится ли?
Если пораскинуть мозгами, было не так уж много способов заставить Громова захотеть уволить меня.
Первый вариант – работать плохо.
Опаздывать, проваливать задания, забывать, забивать на работу…
Этот вариант я отмела сразу же, как непригодный, потому что работать плохо мне бы не позволила собственная совесть и эго профессионала.
Громов громко смеялся над тем, что я гожусь только его тупых телок разгонять и не для красоты сижу. Ни слова о моих профессиональных качествах. Работать плохо – значит, показать, что он был прав и меня не за что ценить?
Нет! Такой вариант мне категорически не подходил!
Второй вариант – работать, как и раньше, но при этом так, чтобы самому Громову стало со мной плохо.
Вот это уже было устроить намного сложнее, но интереснее.
Я даже испытала чувство, близкое к возбуждению, когда в самом низу живота вдруг что-то сладко сжимается и трепещет, в самый неподходящий момент.
Что любит Громов и что не входит в мои прямые обязанности?
О, это проще простого!
Я знала Грома, как облупленного, знала всего его болевые точечки, загоны и собиралась пройти остро заточенным коготком по каждой из них, надавив хорошенько.
О, ты еще пожалеешь. И первое в этом списке – как можно чаще называть его по имени.
Он просто жутко бесится. Глаза краснеют, пар из ушей.
И если, когда посторонние, незнакомые