где же я возьму? Не из рогожи ж мне их шить.
Подхалюзин. Я, тятенька, не могу-с! Видит бог, не могу-с!
Большов. Что ты, Лазарь, что ты! Да куда ж ты деньги-то дел?
Подхалюзин. Да вы извольте рассудить: я вот торговлей завожусь, домишко отделал. Да выкушайте чего-нибудь, тятенька! Вот хоть мадерцы, что ли-с! Маменька! Попотчуйте тятеньку.
Аграфена Кондратьевна. Кушай, батюшка, Самсон Силыч! Кушай! Я тебе, батюшка, пуншик налью!
Большов (пьет). Выручайте, детушки, выручайте!
Подхалюзин. Вот вы, тятенька, изволите говорить, куда я деньги дел? Как же-с? Рассудите сами: торговать начинаем, известное дело, без капиталу нельзя-с, взяться нечем; вот домик купил, заведеньице всякое домашнее завели, лошадок, то, другое. Сами извольте рассудить! Об детях подумать надо.
Олимпиада Самсоновна. Что ж, тятенька, нельзя же нам самим ни при чем остаться. Ведь мы не мещане какие-нибудь.
Подхалюзин. Вы, тятенька, извольте рассудить: нынче без капиталу нельзя-с, без капиталу-то немного наторгуешь.
Олимпиада Самсоновна. Я у вас, тятенька, до двадцати лет жила – свету не видала. Что ж, мне прикажете отдать вам деньги, да самой опять в ситцевых платьях ходить?
Большов. Что вы! Что вы! Опомнитесь! Ведь я у вас не милостыню прошу, а свое же добро. Люди ли вы?..
Олимпиада Самсоновна. Известное дело, тятенька, люди, а не звери же.
Большов. Лазарь! Да ты вспомни то, ведь я тебе все отдал, все дочиста, вот что себе оставил, видишь! Ведь я тебя мальчишкой в дом взял, подлец ты бесчувственный! Поил, кормил вместо отца родного, в люди вывел. А видел ли я от тебя благодарность какую? Видел ли? Вспомни то, Лазарь, сколько раз я замечал, что ты на2 руку не чист! Что ж? Я ведь не прогнал тебя, как скота какого, не ославил на весь город. Я тебя сделал главным приказчиком, тебе я все свое состояние отдал, да тебе же, Лазарь, я отдал и дочь-то своими руками. А не случись со мною этого попущения, ты бы на нее и глядеть-то не смел.
Подхалюзин. Помилуйте, тятенька, я все это очень хорошо чувствую-с!
Большов. Чувствуешь ты! Ты бы должен все отдать, как я, в одной рубашке остаться, только бы своего благодетеля выручить. Да не прошу я этого, не надо мне, ты заплати за меня только, что теперь следует.
Подхалюзин. Отчего бы не заплатить-с, да просят цену, которую совсем несообразную.
Большов. Да разве я прошу! Я из-за каждой вашей копейки просил, просил, в ноги кланялся, да что же мне делать, когда не хотят уступить ничего?
Олимпиада Самсоновна. Мы, тятенька, сказали вам, что больше десяти копеек дать не можем, – и толковать об этом нечего.
Большов. Уж ты скажи, дочка: ступай, мол, ты, старый черт, в яму! Да, в яму! В острог его, старого дурака. И за дело! Не гонись за большим, будь доволен тем, что есть. А за большим погонишься, и последнее отнимут, оберут тебя дочиста. И придется тебе бежать на Каменный мост да бросаться в Москву-реку. Да и оттедова тебя за язык вытянут да в острог посадят.
Все молчат. Большов пьет.
А вы подумайте, каково мне теперь в яму-то итти. Что ж мне, зажмуриться, что ли? Мне Ильинка-то теперь за сто верст покажется. Вы подумайте только, каково по Ильинке-то