всаживают мне в спину астральный нож – боль страшная. Потусторонней «мафии» не правится, что простому смертному открываются герметичные знания.
Сам Па Ди Ист тоже терпит подобные наскоки. Иногда его речь затрудняется, будто на него надели колпак. Тогда он говорит о своей усталости или прямо заявляет, что ему мешают, и переносит сеанс нашего общения.
Но он очень сильный дух, сильнее многих. Он очистил пространство вокруг меня, так что очень редко кто-нибудь из тех, кто находится на первых двух ступенях царства мертвых, включая души моих умерших родственников, осмеливается приблизиться ко мне без санкции жреца.
Покровительство Па Ди Иста позволяет мне существовать, не попадая под влияние сатанизма. Он отводит от меня опасные скопления темных энергий, желающих через открытый во мне информационный канал проникнуть на землю.
Дома, поздно вечером подойдя к настенному зеркалу, я увидел в нем себя в белом балахоне, с неподвижным, неживым лицом. В первую минуту у меня мурашки побежали по спине…
Странно: мое отражение двигалось независимо от меня и внимательно присматривалось ко мне.
– А, вот в чем дело… вот в чем дело, – мелькнула догадка.
– Ты кто? – грозно спросил я возникшую передо мной душу.
– Зачем тебе? – послышалось тихо в ответ, и я понял, что передо мной молодая женщина или даже девушка, должно быть, святая, поскольку от неё исходил молочный свет.
– Надо, – настаивал я. – Ты кто?
Она молчала.
– Ты святая? – спросил я опять.
– Нет.
– Богоматерь? – я пытался подсказать ей ответ, по-прежнему недоумевая, кто она и что ей надо.
– Нет, – монотонно отвечала незнакомка.
– Ты мой ангел-хранитель?
– Близко. Не надо мучить…
– Да я и не собираюсь тебя мучить, – возмутился я. – Ты сама пришла, напугала меня, а теперь еще и жалуешься. Ты помнишь, как тебя звали при жизни?
– Крестили Ольгой, – она, кажется, оттаяла.
– А отца твоего как звали? Помнишь?
– А то не помню. А ты помнишь, как твоего отца звали? – вдруг спросила она.
– Павел.
– Ну, так что тебе вспоминать?
– Значит, твоего отца тоже звали Павлом. А ты, получается, Ольга Павловна.
– Я и говорю: что тебе вспоминать? Зачем спрашиваешь?
– Хочу узнать, помнишь ли ты свою земную жизнь.
– А что мне ее помнить?
– Чтоб покаяться.
– Ты… не то говоришь. Тут другое: нет сил, чтобы уйти…
– Не можешь уйти к Свету?
– Так ведь сколько лет уже маюсь. Что-то не пускает: то ли не знаю, то ли не поняла… Все соседи уже ушли, и мне надо бы уйти, да вот не могу.
От Ольги повеяло холодом, и в тот же момент на лестничной площадке послышались шум, лай и в мою дверь стала скрестись чья-то собака.
– Вот видишь, псина меня чует, совсем рядом с вами, живыми, хожу. Нехорошо это, неправильно.
За дверью человеческие голоса мешались с удаляющимся хриплым собачьим лаем, видимо, хозяева оттаскивали за поводок вышедшего