И, значит, не суждено ему вести в бой этих людей, и никого из тех, кто мог бы доложить о его участии и роли в Киевском сражении, в живых не останется. Или если кто и остался, то за всем последующим просто забыл об этом кратком эпизоде. Не мог же знать Воронцов, что после его отъезда генерал, так и не избавившийся от своих сомнений, решил не ввязываться в авантюру, в успех которой не верил, и предпочел с остатками своей дивизии и группой майора Карпова прорываться по кратчайшему направлению на Житомир. И уж совсем непредставима для Воронцова была такая повлиявшая на Москалева причина, как обнаруженное генералом сходство между дивкомиссаром из Ставки и теми, ныне исчезнувшими комдивами и комкорами, которые читали в академии лекции о тактике глубоких операций и перспективах грядущей мировой войны, командовали округами и армиями, считались гордостью и надеждой РККА и вдруг… Ради своих бонапартистских замыслов предавшие дело Ленина – Сталина, пошедшие в услужение троцкистам, фашистам, японским милитаристам и понесшие справедливую кару, они ведь предали и лично его, генерала Москалева. Хотя бы тем, что оставили его один на один со страшной немецкой военной машиной. Он, генерал Москалев, готов был идти в бой под командой прославленных полководцев, а они его бросили… Возложили на него огромной тяжести груз, вынудили играть роль, к которой он совсем не был готов, а сами ушли… Они и виноваты в его сегодняшнем поражении. И вдруг появляется дивизионный комиссар, который говорит, думает, держится очень похоже на тех, бывших… Вновь требует от него самостоятельных ни с кем не согласованных решений, пытается подорвать веру в слова, сказанные товарищем Сталиным в речи от третьего июля… Нет, хорошо, что дивкомиссар уехал, избавил его от необходимости обращаться в особый отдел фронта.
Как только Воронцов покинул КП, генерал начал действовать по-своему. Отчаянным рывком он пробивался через слабое еще крыло окружения, вывел свою группу в распоряжение наших войск и тут же оказался в самом центре сражения, развернувшегося на южном фланге фронта. И судьбы его и его людей неразличимо слились с судьбами тех, кто сражался и умирал в жестоких, трагических боях лета сорок первого года.
Кто знает, не вспомнил ли в свой последний час Москалев, погибая в новом окружении под Уманью, странного дивизионного комиссара с его непонятными речами, со слепым до безрассудства и все же реальным планом, не подумал ли, что все могло повернуться иначе и не он сейчас бы расстреливал последние патроны из самозарядной винтовки, готовясь к смерти, а немецкий генерал, застигнутый врасплох со всем своим штабом, поднимал бы перед ним руки, сдаваясь в плен…
Ничего этого не предвидя, Воронцов, убедившись, что все идет по плану, подозвал батальонного комиссара.
– Я сейчас отлучусь. Передайте генералу, что все остается в силе. Когда будете готовы – начинайте движение. Проводите на соединение с вашей группой. Пусть принимает командование у майора Карпова. Начало операции – как условлено. Я вас найду…
Он