права. Еще более резко поставив вопрос, Сильвия узнала наконец, что, по мнению мистера Мэллони, занимался сэр Говард в основном шантажом, противозаконным лоббизмом, контрабандой оружия и наркотиками…
Когда слово было произнесено, Сильвия не только не ужаснулась, а даже повеселела.
– Что ж, как бы там ни было, сэр Говард в полной мере искупил свою вину, если она действительно была, а мертвый человек не подсуден никому, кроме Господа… А вот лично вы в чем увидели для себя опасность, раз так поспешно покинули страну и, «рискуя оказаться в ловушке», появились здесь?
– Я же сказал, что почувствовал вокруг себя не слишком приятную атмосферу, стал замечать каких-то подозрительных людей, изменение отношения со стороны лиц, ранее вполне лояльных, с которыми имел деловые контакты. Это трудно объяснить тому, кто сам не попадал в похожую ситуацию, но знающий поймет и без слов.
– Так, допустим. Вам показалось, что лица, устранившие Говарда, обратили внимание на вас. Зачем, как вы считаете?
– Но это же очевидно. Многим известно, что я был его… ну, не доверенным лицом в полном смысле, а достаточно близким сотрудником. Если произошло нечто, повлекшее ликвидацию патрона, то по отношению к себе я мог ждать двух исходов – или некие силы сочтут меня также достойным устранения, или…
– Что – «или»? – подалась вперед Сильвия, фиксируя взгляд на переносице Шульгина.
– Или я попал в поле зрения полиции, которой стало известно о роде нашей деятельности…
Сильвия с видимым облегчением откинулась в кресле. Очевидно, она ожидала услышать нечто иное, гораздо более неприятное для себя.
– Даже если так… При чем тут я и для чего вы здесь?
– Раз у нас пошел столь откровенный разговор, не буду скрывать, меня привела к вам забота о собственной безопасности… и дальнейшей жизни, скажем так. Замечу, сэр Говард вполне определенно дал мне понять, что с вашей стороны я могу рассчитывать на помощь. Думаю, я сделал для вас, – он подчеркнул последнее слово, – достаточно, чтобы ждать достойной компенсации за прошлое, помощи в настоящем и надеяться на спокойное будущее.
Сильвия рассмеялась, на взгляд Шульгина, слишком резко для элегантной женщины. Он вообще с какого-то момента их разговора начал подмечать в ней черточки, портящие первоначальное впечатление.
Если Ирина (он невольно постоянно их сравнивал как представительниц одной расы и профессии) в любой обстановке выглядела неизменно женственной, ровно благожелательной, покоряла своим тонким шармом, то Сильвия чем дальше, тем больше напоминала ему пресловутую премьершу Тэтчер. И вдобавок его нервировала направленность разговора. Он никак не мог перехватить инициативу и подойти к моменту, когда следовало использовать первую из домашних заготовок дебюта. Продолжая шахматные аналогии, он оказался в положении гроссмейстера, противник которого достаточно дурацкими ходами уклоняется от общепринятых у специалистов розыгрышей