Он тревожно спал и морщился, когда во сне вдруг зачем-то взял и побежал, даже не захватив фонарик – прям как в глупом кино. Он представлял этот безмозглый вымысел, то есть зомби, будто они за ним гонятся, – вобщем жуть для дурачков. В итоге он проснулся и первой мыслью подумал не о зомбях, а о той мысле, мол, а вдруг я и правда что-нибудь накарябал до вчерашнего дня? Вдруг и правда в моих словах, как наяву, так и во сне, была не только блажь?
– Нет, бред. – заключил тут же Ренат. – Этот утырок даже если и накарябал какую-нибудь ерунду, то всё равно ему никто не поверит, – кто будет верить шизику, лежавшему в психушке?
*
Впоследствии у меня в записках дома действительно найдут описание того вечера моего убийства, – найдут не милиционеры, ибо милиционеры подобными глупостями не занимаются, это не «копы» и «детективы» из радужных экранов, – а найдут мои родственницы, то есть жена, которая покажет затем это моей матери и моей сестре.
Но я не был таким подлецом, каким считал меня Ренат, – я описал момент уже после самого убийства. Я описал, как успел услышать хруст собственного черепа, когда его пробила пуля, я описал, что мне стало очень страшно в момент перехода души из этой реальности, я описал человека, а вернее, существо, которое меня встретило, и что оно меня знало, и оно заботилось обо мне. Но сам вечер я описывать не стал – ибо какая мне разница, накажут Рената или нет, если меня уже нет на Земле? Я ему про то и хотел растолковать, что мол жизнь человека, как говорят шутя – «родился, потерпел и умер». А он решил, видимо, что я морочу ему мОзги, чтобы спасти свою шкуру. Не знаю, отчасти наверно это было и так, но всё же, только отчасти.
Единственный сын – вандал
1
Описываемый герой – это не я, не автор этой хроники. Читатель конечно вправе не поверить, но ведь читатель обычно же верит, когда автор (не только я) описывает героя как третье лицо, хотя это он сам на все девяносто процентов. Есть конечно другие рассказы и «романы», например у дам писательниц, которые описывают свою героиню как самую сильную, живущую где она хочет, пьющую исключительно самое дорогое вино, носящую меха, и за которой волочатся по крайней мере все мужчины, с которыми её сталкивает жизнь, а живёт она обычно на берегах океана… Вот у этих писательниц ничего нет схожего между ними и их героинями, а есть только беспредельная мечта, чтобы хотя бы в романе было всё идеально…
Я шёл на кладбище, – я живу недалеко от кладбища, – взяв с собой необходимые инструменты для того, чтобы сломать соседский забор с моим похороненным родственником. Нет, я не вандал, просто «богатые и после смерти хотят жить богато»… Дело в том, что соседняя семья с нашей оградкой решила не ограничивать себя какими-то «дремучими» понятиями и просто-напросто заказала сделать изгородь так, – наплевав на всех, как и водится у богатых, – и загородила своим метровым новеньким заборчиком путь не только мне, но и всем, у кого похороненные