спросил Корсо.
– В том, что ты обманул некую старушку и разграбил ее библиотеку. Они клянутся, что по поводу тех книг у них была с ней железная договоренность.
– Спать надо меньше…
– Я им сказал то же самое, но они рвут и мечут. Еще бы… Явились за своей долей, а «Персилес» и «Королевское право Кастильи»[10] уже уплыли. К тому же ты научил ее, какие цены запросить за оставшиеся книги, – и цены сильно завысил. Теперь владелица отказывается им хоть что-нибудь продать. Заламывает вдвое против того, что они предлагают… – Он глотнул пива и весело подмигнул Корсо. – Заклепать библиотеку – вот как называется эта красивая комбинация.
– Это ты мне будешь объяснять, как она называется? – Корсо зло ухмыльнулся, показав клыки. – А уж «Арменголу и сыновьям» это известно не хуже моего.
– Эх, жестокий ты человек, – бесстрастно припечатал Ла Понте. – Но больше всего им жаль «Королевского права». Они говорят, что ты нанес им удар ниже пояса.
– А я, разумеется, просто обязан был оставить книгу для них… И привязать к ней бантик! Как же! С латинской глоссой Диаса де Монтальво[11]!.. На книге нет типографской марки, но напечатана она точно в Севилье, у Алонсо дель Пуэрто, предположительно в 1482 году… – Он подправил очки указательным пальцем и глянул на приятеля: – Смекаешь?
– Я-то смекаю. А они почему-то очень нервничают.
– Пусть пьют липовый чай – помогает.
В такие вот предобеденные часы бар всегда бывал полон и посетители стояли у стойки плечом к плечу, стараясь не угодить локтем в лужицы пены. Шум голосов и клубы сигаретного дыма дополняли картину.
– И думается мне, – добавил Ла Понте, – что «Персилес»-то этот самый – первое издание. Переплетная мастерская Трауца-Бозонне, там их марка.
Корсо покачал головой:
– Нет, Харди. Сафьян.
– Показал бы? Но учти, я им поклялся, что ни сном ни духом о твоих делах не ведаю. Ты ведь знаешь – у меня аллергия на любые судебные разбирательства.
– А на свои тридцать процентов?
Ла Понте, словно защищая собственное достоинство, поднял руку:
– Стоп! Не путай божий дар с яичницей, Корсо. Одно дело наша прекрасная дружба, другое – хлеб насущный для моих детишек.
– Нет у тебя никаких детишек!
Ла Понте скорчил смешную рожу:
– Подожди! Я еще молодой.
Он был невысок, красив, опрятно одет и знал себе цену. Пригладив ладонью редкие волосы на макушке, он глянул в зеркало над стойкой, чтобы проверить результат. Потом побродил вокруг наметанным глазом: нет ли случайно поблизости представительниц женского пола. Бдительности он не терял нигде и никогда. А еще он имел привычку строить беседу на коротких фразах. Его отец, очень знающий букинист, обучал его писать, диктуя тексты Асорина[12]. Теперь уже мало кто помнил, кто такой Асорин, а вот Ла Понте до сих