подполз к Филарету и трясущимися руками взялся за литую золотую цепь, чтоб снять крест. Филарет очнулся и схватил апостола за руки.
– Батюшка Калистрат! Помоги! А-а-а!
– Апостолы, вяжите нечестивца Филарета! Живо, живо! – И опять нож Калистрата угрожающе поднялся над головой.
Трое апостолов навалились на Филарета и содрали с шеи крест. Филарет изрыгал проклятия. Грозился геенной огненной. Апостолы моментально заткнули ему рот тряпками, содранными с Ефимии. Потом развязали Ефимию и теми же веревками стянули «отца вечного и нетленного», хоть он и отчаянно сопротивлялся. Ефимия упала и поползла возле стены к лежанке Филарета, где под подушками покоилось тело умерщвленного Веденейки. Схватила сына на руки, прижала к своей прожженной груди и ревела в голос.
Калистрату и апостолам – не до Ефимии.
Из пораненной головы Филарета текла кровь…
– Зрите, апостолы, зрите! Кровь-то черная! – подсказал Калистрат, и апостолы в один голос подтвердили, что у нечестивца Филарета кровь чернее смолы.
– Одолел Сатано старца! Одолел, – наступал Калистрат, покуда апостолы не пришли в память да не кинулись в двери, чтоб призвать на помощь свирепых верижников.
Надо спешить!
– Кто повелел удушить апостола Митрофана?
– Сатано, сатано повелел! Филарет окаянный, – ответил Тимофей, самый близкий пустынник Филарета, и он же душитель Митрофана.
– Возомнил себя Исусом. Тако ли было?
– Так! Так, батюшка Калистрат!
– Кто погубил праведника Елисея? Кто повелел жечь ему брюхо, а потом на крест повязать? Сказывайте.
– Филарет погубил. Нечестивец поганый! – старался апостол Ксенофонт, душитель Веденейки. – Чрез свою гордыню, паки чрез нечистого!
– Тако, Ксенофонт. Тако!
Апостолы, в отличие от Ефимии, оказались на редкость сговорчивыми и податливыми, что воск в теплых руках.
Андрей держал золотой крест обеими руками, не зная, что с ним делать: положить ли на стол или повесить на шею Калистрата.
– Спаси нас, батюшка Калистрат, – взмолился богоугодный Ксенофонт, отвешивая поклоны. – Спаси нас! Отринь от нечестивца, сиречь зверя лютого. Ты наш духовник! Припадаю к твоим стопам, яко праведным. Воспоем аллилуйю отцу нашему духовному, батюшке Калистрату.
На коленях воспели аллилуйю, не позабыв проклясть искусителя Филарета, погрязшего в лютости.
– Еще скажу, – подступил к апостолам Калистрат, – не будет нам спасения, коль не отберем ружья и рогатины от верижников. От них вся лютость. На них стояла крепость душителя. Тако ли?
– Так, батюшка Калистрат. Так!
– Ты, Ксенофонт, реченье будешь вести с верижниками, и благодать будет тебе. Ружья и рогатины – не вериги. Потому: Филарет повелел взять ружья пустынникам в Поморье не от доброхотства, а от соблазна гордыни, какая обуяла старца. Не оттого ли, братия, Филипп наш строжайший со общиною праведников огнем пожгли себя? Не оттого ли Митрофана удушили? Не оттого ли старец напустил на нас