над обрывом в бескрайнюю морскую бездну под мерцающим светом растущей луны стоял человек. На границе раздела неба и земли, на краю пропасти его хрупкий силуэт был последней вертикалью в гнетущих бликах ночи. Ночь непроглядным саванном окутывала окружающую растительность, и только луна дарила земле последние лучики жизни.
Но надежды уже не было.
Перед человеком собралась небольшая толпа. Будто намереваясь протестовать, она выкрикивала какие-то просьбы, сердилась и негодовала. И в своём чувстве толпа была на гране истеричного верещания.
Наконец, человек повернулся к ней лицом.
– Вы убили мою любовь – тихим голосом произнёс он – так чего же хотите теперь, чтобы я к вам вернулся? Неужели не видите, слепцы, что наделали? Вы убийцы! Я – гончар. Моё призвание такого, что из духовной глины мне позволено творить изящные скульптуры, в которых являет себя лик Истины. Но в ваших лавках было мало торговцев и менял, и тогда вы отправили меня в рабство к своему молоху.
Но и этого вам показалось недостаточно, когда между делом я начал рисовать картины из переплетения горечи и света. Картины начинали приводить к сомнению и внутренне уязвляли каждого из вас. Тогда ваши прислужники выбросили мои кисти и растоптали краски. А из получившегося месива написали на дороге карикатуру, посмеявшись.
Я не опустил руки и, собравшись с духом, начал менять товар в лавках. Без жалости выбрасывая всё оскудевшее и блеклое, своими руками выстругивал фигурки светоносных звёзд, радуя пробегавших мимо детей. Дети смеялись, и я смеялся вместе с ними, потому что наше счастье было под знаком общей судьбы. Тогда вы подослали титанов. Титаны разгромили мою лавку, творения мои сожгли, и осквернили своим земным товаром уста всех жителей города.
Но я всё равно не сдался. Когда соколица премудрости парила над домом моим, то увидела, что в нём живёт гончар.
– Ты гончар, создающий чистые души. Но их нельзя сплести без гончарного круга – промолвила она, подлетев ближе – я не вижу его здесь.
– Да, это так. Но гончарный круг нельзя создать, пока не освободишься от внешних пут. Посмотри на людей вокруг, в них уже умер художник, потому что они смирились со своим положением.
– Хорошо, тогда я стану твоим гончарным кругом! – радостно пропела она, сев мне на плечо.
– Ты? Но перья на этих крыльях не вынесут мороза грядущей зимы!
– Тогда укутай меня под своим сердцем.
Прошло три месяца. Наступила зима. Сердце согревало мою соколицу и впитывало её тепло. Нас считалось двое – но на двоих стало одно сердце. Гончарный круг был почти готов, осталось настроить всего одну ось. После его постройки город должен был преобразиться. А люди, которые послали меня в рабство к молоху, смогли бы очистить свой ум. И стать другими. Добрыми и светлыми.
Но злая воля распорядилась иначе.
Человек на краю обрыва обратил свой взор к небу и холодным голосом произнёс последние слова.
– Враги одурманили нас, похитили соколицу и перерезали гончарную нить. Вы покрыли и защитили их, потому что боялись гончарного круга. Боялись меняться. Вы послушали не меня, а своих демонов.
Настала весна. Но больше цветы не распустятся на этом горном лугу.
Я не сдался, но вы убили моё сердце, вы убили мою любовь. Так отойдите же прочь. Больше не могу никого здесь видеть. Больше не хочу жить.
Притихшая было толпа вновь заревела, требуя вернуться. Но теперь у них не было власти. Силуэт хрупкого, но смелого человека, сделал шаг вперёд, и морская бездна упокоила его бессмертную душу.
Он воскрес, но воскрес в другом месте. А город вместе с жителями был разорён войной. Они уподобились праху при жизни, и, став прахом, ушли в землю.
Гончар
– Гончар, скажи мне, что сложнее всего в твоём искусстве? – спросила соколица, угнездившись на его плече.
Это был один из жарких летних деньков. Гончар шёл по лесной тропинке. Она должна была привести его к поляне, на которой росли редкие лечебные растения. Ему нравилась эта поляна тем, что находилась в глубине леса, куда не ступала нога человека. А это значит, что она была чиста, поскольку никто не успел осквернить её.
– Сложнее всего в моём искусстве? – задумавшись, переспросил он. – Наверное работать с теми, кто постоянно кривит душой. Если придёт человек со страстями, то здесь всё более-менее понятно. Я очищаю страсти души через пробуждение ума, который перестаёт различать, что есть благо, а что есть зло. Когда показываю страстной душе эти различения, и указываю, что именно из её тёмного багажа представляет собой продукт страсти, то, как правило, она начинает работать над собой.
– Неужели страстные души ещё не худший пример?
– Да, не худший. У человека с кривой душой всё запущено куда больше. Он постоянно говорит одно, а про себя думает другое. Когда всматриваюсь в душу таких людей, то не вижу истинной причины затемнения, потому что поверх неё наслаиваются обычные страсти, которые не самодостаточны.