напротив позиции лейтенанта Сазанова и обнаружил, что пост брошен. Здесь было пусто – никого.
– Эй, Татарин! Алмат, ты где?! – вполголоса позвал Зорин.
– Да здесь я! – откликнулся прапорщик, выходя из соседнего помещения и застёгивая ширинку. – Приспичило вот, – и потом, подняв палец, с нарочито умным лицом процитировал: – «Поссать и родить – нельзя погодить!» – и осклабился в улыбке.
– Ну, ты совсем оборзел! Пост покинул! Ну мочился бы здесь, а вдруг чего! – разозлился Зорин. – Да ещё и оружие без присмотра оставил. – Алексей кивнул на пулемёт, стволом вверх стоявший в углу.
– Да нет тут никого, брось, командир, – состроив снисходительную мину, сказал прапорщик, ухмыляясь одними глазами.
– Да ну тебя нафиг, Алмат, ты чего как маленький? Раз в год и палка стреляет.
Разговор прервал чих двигателя генератора, потом ещё один. Потом мотор завёлся и с надрывом затарахтел, зажигая уцелевшие лампы.
– Вот это другое дело! – воскликнул Зорин, улыбаясь и разглядывая горящие лампочки.
И вдруг покинувшее его недавно чувство чужого присутствия ледяной иглой проникло в затылок, колокольчик опасности гулко забился в груди о рёбра, опускаясь в живот.
– Ах ты ж сука! Лёха! – воскликнул Татарин и рванулся в угол к пулемёту.
А дальше…
А дальше всё происходило как в замедленной съёмке.
Арстанбаев бросает расстёгнутую ширинку. Будто находясь на глубине и преодолевая сопротивление воды, с ошалелыми глазами на перекошенном лице вскидывает руки, тянется ими к пулемёту. Зорин медленно поворачивает голову. Тело ещё медленнее следует за ней, руки висят, удерживая винтовку, словно штангу…
Гулкий протяжный хлопо́к.
Пламя, источник которого находится ниже уровня второго этажа, освещает прапорщика, выгоняя из него длинную смазанную тень. Вместе с тем в стену возле окна, кружась и фыркая, оставляя за собой белый дымный хвост, влетает цилиндр, который при контакте со стеной взрывается яркой белой вспышкой. В стороны летят остатки стекла, осколки кирпича, оконной рамы и поражающих элементов. Арстанбаев, который так и не успел дотянуться до оружия, оказался между осколками, ударной волной и командиром. Его отбрасывает в сторону. Мощное тело прапорщика с силой врезается в Зорина, припечатывая его к стене, выбивая дух.
Реальность рассыпается миллионами ярких искр, а может, это был налобный фонарь… и наступает темнота. В ней так хорошо, тихо, спокойно. Не о чем волноваться.
***
Зорин пришёл в себя. Открыл глаза. Из пластикового окна их квартиры-студии, расположенной на девятом этаже, открывался прекрасный вид на Волгу, на новый Президентский мост, по которому туда-сюда снуют автомобили. В приоткрытое окно веет тёплый ветерок, наполняя ароматами лета комнату, где они смешиваются с запахами готовящегося обеда, над которым его Елена колдовала с недавнего времени. Вот она в фартуке поверх лёгкого летнего платья порхает между столом