ее лицо то оживало, то умирало на глазах. Я иногда вижу живое лицо моей умершей бабушки и чувствую ледяной холод ее неживого лица. До сих пор, хотя прошло много лет.
Во время похорон бабушки завесили все зеркала в доме.
– Зачем это сделали? – спросила я.
– Так надо, – ответила мать.
– Почему?
– Потому! – раздражилась она. – При чем здесь это, если умерла моя мать?
Так занавешенные зеркала стали еще одной точкой отсчета. Они отметили смерть человека, спрятавшись от нее за длинными лоскутами черной ткани. Моя бабушка не могла уйти в зеркало, и ее не стало. Совсем. А я не успела попросить у нее прощения.
Бабушка умерла, и в моей жизни оборвалась еще одна ниточка. Я не знала, что делать, и тогда пошла к дяде Гере. Он курил в своей комнате, глядя в окно.
– Что со мной будет? – спросила я.
– Ночник, – помолчав, ответил дядя Гера.
– Что ночник? – не поняла я.
– Лампа взорвалась в нем перед самой ее смертью.
Он обернулся ко мне. И я увидела в его глазах вспышку ярко-розового света, вылетевшего облаком из расправленных крыльев каменной совы.
– Теперь в ее нутре не будет света.
– Да, – согласился дядя Гера. – Как у А Бао А Ку.[1]
– У кого? – удивилась я.
– У существа, живущего ради чужой человеческой души. Его не заметишь и не услышишь, так деликатно его участие. А Бао А Ку всегда следует за человеком, но надо очень постараться, чтобы разжечь в его теле свет своей жизни, – дядя Гера помолчал. – Чем меньше дела человеческие отбрасывают тени, тем ярче свет тела А Бао А Ку и тем больше шансов, что он никогда не угаснет.
– А как его разжечь… этот свет?
– Глядя на горы, чувствовать, что они глядят на тебя.
– И все? А, ну это легко.
– Да? Нашла отражение бесконечного мира внутри себя?
– Угу. В форме зеленого яблока, – пошутила я и невольно почесала живот. Мне вдруг показалось, что из моего пупка выросла плодоножка и распустила листок.
– Вообще-то нужна смелость, чтобы оставаться самим собой.
– Нет. Для этого требуется единомышленник, – не согласилась я. У меня был серьезный опыт хронического одиночества.
– Да, мой единомышленник, – улыбнулся дядя Гера. – Не возражаешь, если я заберу сову себе?
Он улыбнулся, и я поняла, что мы похожи. Я и мой дядя-убийца. Увидела его глаза. Они были такими же, как у меня, – заброшенными в пыльный угол забвения.
– Не возражаю, – губы сами сложились в улыбке.
– Ложись спать, и увидишь ночное небо внутри себя, – на прощание сказал дядя Гера.
Ночью мне приснилась черная пустота и в ней бесконечный поток, разрывающий кольцо из сверкающих веретен пыли. Внутри кольца была я, и мне было холодно. Очень.
Дядя Гера вкрутил в сову новую лампочку. Ночью сова светила ему своим розовым нутром. Так бабушка осталась с ним. Как А Бао А Ку.
А я начала разглядывать небесные атласы. Сам на сам.