Мы очень за тебя волнуемся, – вновь заводит свою шарманку Рома, едва мы въезжаем во двор моего дома. Хмыкаю, тушу сигарету о ладонь, отчего Анька морщится словно от боли, и хватаюсь за ручку.
– Конечно-конечно. Сыграем в семью, будем пить в обед чай с печенюшками, а по вечерам делится секретиками, – ерничаю, распахивая дверь, выбираясь в прохладу ночи.
– Воронцов! – снова заводится Сташенко, сжимая руль и выглядывая из машины. – Куда ты пошел? Я не договорил!
Поворачиваюсь у подъезда и, разведя руки в стороны, пожимаю плечами.
– Просто брось меня уже. Все, баста, Сташенко, – кричу ему, хохоча и задирая голову, пока меня освещает фонарь под навесом. Соседи наверняка уже перекрестились три раза и вызвали полицию. Кто-то еще не спит, всяко наблюдает за моей истерикой.
– Я наркоман, порченный товар, плохой мальчик. Аларм, беги, иначе девушку у тебя отобью, – машу на прощание рукой, игнорируя крики в спину.
Лишь в подъезде, где пахнет моющим средством и тихо шумит телевизор в подсобке вахтера, сползаю по стенке. Ткань футболки шуршит от соприкосновения с шершавой стеной. Дом у нас элитный: не страшно сесть на пол или к стенке прислониться. Ни оплеванного лифта, ни загаженных углов. Поэтому без опаски устраиваюсь на холодном бетоне, вытягивая ноги, и достаю из смятой пачки последнюю сигарету, разглядывая ужасающую картинку – рак легких. Какая гадость, никакой эстетики.
Так бы и собирал пыль с пола, пока меня внезапно не накрыла маленькая тень. Кто-то настойчиво тянул за рукав, будто пытаясь поднять. Открываю один глаз, затем второй. Спутанные светлые волосы и испуганные большие глаза на худом лице.
– Ты мешаешь мне морально разлагаться, – бурчу, игнорируя попытку поднять меня. Девочка молчит, губы сжаты, но с упорством носорога она толкает меня в бок и знаками выказывает беспокойство.
– Ну что опять? – закатываю глаза, позволяя девчонке прижаться крепче, и утыкаюсь носом в светлую макушку, когда Васька забирается мне на колени, продолжая сжимать хлопковую ткань.
– Она опять не ложилась, тебя ждала. Ты где шастал вообще?!
Не люблю детей. Никаких. Ни подростков, ни маленьких пупсов, точно из магазина игрушек. Они гадят, орут и постоянно что-то требуют. Вот прямо как сейчас. На меня в упор недовольно смотрит Федька Соколов – сын Аллы. Год назад я дал ей шанс выбраться из наркотического болота, которое засасывало ее все глубже. Точнее, вначале предложил купить у нее сына. Шутки ради, нужен мне какой-то сопляк – сдал бы в ближайший приют. Но она отказалась, согласилась на лечение.
Тогда я впервые поверил, что человек может все. Возможно, чуточку больше. Только не справилась, не смогла – очередная ломка стала отправной точкой, и спустя три недели лечения Аллу нашли мертвой. Так бывает, это жизнь. Кто-то умирает, кто-то живет – дети становятся сиротами, как Федя. Он просто сбежал из приюта после оформления и долго бродил по городу, пока его не нашли спустя неделю. А с ним была молчаливая глухонемая девочка. Оба грязные, худые и с несчастными глазами, как у того щенка. Фу.
Ненавижу