шепчу я, отвлекаясь на жидкие тени у свечей. Я не чувствую ветра, но пламя явно от чего-то дрожит и раскачивается.
– Помоги, – просит Сайлас Тобиаса, пальцами руки водя по мраморной задвижке.
– Ладно, – без проблем соглашается тот. Это первое его слово на кладбище.
Сайлас говорит: помоги влезть в склеп.
Сайлас говорит: помоги вырыть могилу.
Сайлас говорит…
– Э-э-э… – мычит Амара, – что вы делаете?
– Мне лишь нужен его язык.
– Что, прости? А ну повтори, мать твою?
– Говорят, если отрезать фантому язык, можно говорить с мертвыми, – поясняет Сайлас настолько праздно, будто это самый общеизвестный факт.
– Нет, – говорит Амара, и слово отскакивает от мраморных стен. – Всего хорошего, я пошла.
– Уже как-то поздно пасовать, тебе не кажется?
– Издеваешься? Ты не говорил нам, что собрался отрезать части трупов!
– А ты бы тогда пошла?
– Конечно нет!
Я смотрю со стороны, как пререкаются Амара с Сайласом.
– И нахрена мы для этого закинулись кислотой? – уточнила Амара.
– А почему нет? – ответил Сайлас – его вечная фраза. – Это поможет связаться с духами. Я хочу кое с кем поговорить.
«С его мамой», – думаю я. Сайлас не произносит ее имя вслух. Ему и не надо. Мы все знаем, что она умерла, когда Сайласу было девять. Он всем говорит, что она умерла в аварии, но только я знаю, что Сайлас сидел сзади, когда огромный фургон въехал в их «Тойоту Матрикс» на автостраде. Сайлас рассказал, как отлетела по воздуху машина, как он потерялся в этом водовороте, как помнил развевающиеся вокруг лица волосы его матери, пока изгибалась ее шея… все больше и больше. И внезапно они встретились взглядом, налитые кровью глаза матери смотрели на заднее сиденье сквозь щель в подголовнике, ее подбородок покоился между лопатками. Позвоночник сломался так, что голова чуть не отлетела. Единственное, что удерживало ее на теле, – сморщенная кожа.
Но это не помешало ей говорить. Она казалась такой испуганной. Не понимала, что происходит. Она уже умерла, но все равно со мной говорила. Сказала, что все будет хорошо. Что я буду в порядке. Что она любит меня.
Сайлас отделался парой царапин. «Чудо», – говорил он. Тогда-то он и начал верить в призраков. И всегда гнался за своей мамой.
Мавзолей почти разваливался. Всего пара ударов пяткой Сайласа, и камень рассыпался, открывая вид на гроб.
– К черту, – стонет Амара. – В жопу это все.
– Берись за ту сторону, – поясняет Сайлас Тобиасу. – Помоги мне вытащить.
Пока парни вызволяют какого-то недодракулу или как там назвал его Сайлас, Амара и я стоим сбоку. Мы обе понимаем, что это ужасно, Амаре не надо объяснять, но она будет винить меня, потому что вечно уверенного Сайласа винить невозможно, а себя она, конечно, не винит никогда.
Мое внимание переключается на вход в мавзолей. На давящую темноту.
– …Ребят? – но никто не слушает. – Ребят!
– Что? – спрашивает Сайлас. – В чем дело?
– Призраки, –