я так уж сильно изменился и возмужал, но похвала самого Парсека, как еще в незапамятные времена прозвали командира одного из самых известных крыльев Экспедиционного Корпуса, тогда еще просто майора Дмитрия Ивановича Дыхова, была приятна. Тем более что для меня он так до сих пор и остался дядей Митей. Другом, нет, пожалуй, все же не другом, а скорее близким приятелем семьи, но тем не менее…
Это его рассказы, отдающие ледяным дыханием дальнего космоса, остались у меня чуть ли не самыми яркими воспоминаниями детства. Это его мундир, сидящий как влитой, считался у меня самой модной одеждой чуть ли не до окончания школы. Это его энергетика и торжественность, с которыми он рассказывал о бесстрашных экскоровцах, охраняющих рубежи человечества, сподвигли меня наплевать на увещевания родителей и пойти в Академию Космофлота, оставив в стороне чинные перспективы чистой науки, которую так уважали большинство наших знакомых, поднимающихся с поверхности Земли только для участия в модных вечеринках в космосе. И это его незримое присутствие поддерживало меня долгих три года Академии, за которые каждый из нас, курсантов, не раз и не два проклял свою романтичность, так здорово кружившую голову девчонкам на поверхности. Нам она тоже кружила. Правда, по-настоящему. И не только голову и не только на поверхности.
Но это именно он, тогда еще (или уже) генерал-майор, перед самым выпуском специально приехал в Академию вместе с немолодым суховатым полковником, на рукаве которого красовалась эмблема космической фельдъегерской службы – перечеркнутая курьерским клипером сургучная печать, и, ткнув в меня пальцем, сообщил ему:
– Вот, Степаныч, поверь моему слову, из этого выпуска лучше него тебе не найти.
И суховатый Степаныч (начальник управления кадров УФЕС, так, на секундочку) поверил ему. Я – тоже.
И сейчас, оглядываясь назад, я иногда спрашиваю себя, а жалею ли я о своем выборе? Что позади? Череда подружек. Ни дома, ни семьи, ни детей. Десяток друзей да куча наградных листов. Да «шестой допуск» – предпоследняя ступень перед почетнейшей службой на поверхности, о которой мечтает большая часть дэ-ка. Тоска, скажет кто-то? А вы повернитесь вперед.
Против всего этого у меня есть только космос. Его бездонная и бесконечная глубина. Вечная чернота, в которой плавают хрустальные капли звезд. А над истерикой психологов, пытающихся придумать, как можно уберечь тонкую человеческую психику от «давящего» космоса, я всегда посмеивался. Про себя, правда, а то точно упекут на поверхность. Им ведь не объяснишь, какой восторг охватывает тебя при полете. Одиночном полете. Когда есть только ты и Вселенная. И ты и есть Вселенная, а Вселенная и есть ты.
Вы тоже посчитали меня странным? Зря. Я нормальный. И выпить люблю, и девушек. Даже футбол. И подраться по пиву. Ну, так, иногда… Со «смежниками» из Космофлота. Для разминки. Но это не мешает мне любить космос и знать, что он существует и для меня тоже. Я никогда не тяготился одиночеством в пространстве. И, наверное, никогда не стану тяготиться.
Дыхов тогда правильно