все трое, сидели на песчаном языке пляжа, вдававшегося в излучину реки, задумчивые, подтянув колени к груди и положив подбородки на руки. Они смотрели на воду, на сухие листья, сорванные ветром и упавшие в реку, которые теперь, словно крошечные челны, несло течением. Дим держал на руках кота, прижимая его к себе, и кот заметно беспокоился.
Жена стояла на пригорке и смотрела, придерживая волосы рукой, куда-то в сторону темнеющего горизонта, словно ожидая кого-то с той стороны и беспокоясь, сумеет ли тот уйти от приближающейся непогоды. Ветер развевал подол ее простого полотняного платья, время от времени задирая его до середины бедра и открывая сильные, загорелые ноги.
Меня там не было, я лишь мог видеть, но не мог присутствовать. Я не мог заговорить, не мог обнять, не мог даже посмотреть с другой стороны, лишь вот так, словно подвижную картину разглядывать.
Какую-то тревогу нагоняло это все, словно что-то нехорошее должно было прийти. Но не к ним, я этого не чувствовал, они были в полной безопасности у этой степной реки, беда должна была прийти куда-то еще. Большая беда.
11
Утром я проснулся от шума. Кричали люди, много людей. Время от времени слышались свистки городской стражи, где-то сыпалось выбитое стекло, живо напомнив о вчерашнем убийстве.
– Что там? – спросил я у стоящего в дверях трактирщика, вглядывающегося в скопившуюся в конце улицы толпу.
– Охрана валашского посланника ночью зарезала двоюродного племянника Дурного, с семьей и прислугой, – ответил тот, не оборачиваясь.
– Откуда узнали?
– Сын выжил, мальчишка, не добили случайно, защитили Брат с Сестрой. Узнал одного.
– И что теперь?
– Народ особняк посланника громить кинулся, те насилу отбились. Теперь там городская стража и «воронов» отряд пришел, оцепили.
– А что оцепили-то?
– Так посланник же, нельзя его, неприкосновенный, – явно с сожалением ответил трактирщик.
У меня аж спина захолодела. Сразу представилось, как от нас с Ниганом быстро избавляются.
– Как думаешь, что будет? – спросил я.
– Кто его знает, – пожав плечами, ответил трактирщик.
В этот момент в зале появился Круглый, позвал жестом, увлек в дальний угол, к столу, что притулился за высоким каменным боком печи. Сел, предложил сесть напротив, сказал:
– Хочешь на золотой поспорить, что я знаю, о чем ты думал?
Его маленькие холодные глаза, так противоестественно смотрящиеся на круглом ухмыляющемся лице, уперлись прямо в мои.
– На деньги не спорю, – усмехнулся я, не отведя взгляда. – Не везет мне в таких спорах.
– И сейчас не повезло бы, – усмехнулся он. – Если бы от тебя избавиться хотели, то зарезали прямо в фургоне, в темноте. Мне люди нужны надежные, – помолчав, добавил он. – Большие дела впереди, с наличными силами не справиться. Понимаешь меня?
– Понимаю, – кивнул я.
Ну, что же, так тоже быть может. Завязали они нас на себя так, что