Вижу, тебе он нравится, ну ладно, ладно, нечего сверкать тут глазами. Что стоите? – прикрикнул он, перейдя на июльский. – Шкуру снимать кто будет, древний старикан или вы, молодые-здоровые?
На следующий день втроём отправились на болото за клюквой. До заката Нце ползали на коленях по кочкам, перекликаясь и распугивая недовольных вторжением бледных аспидов и чёрно-зелёных гадюк. А на следующее утро отправились на рыбалку, но, отойдя от лагеря на пару километров, Медведь сказал, что устал, что за молодыми ему не угнаться и что вообще рыбачить не любит. Он повернул назад, и Снежана с Куртом остались вдвоём.
Они двинулись на юг, навстречу золотисто-оранжевым лучам Сола. Взбирались на вершины холмов. Спускались в распадки. Затем бежали, взявшись за руки, через покрытые жухлой травой и мёртвыми стеблями сжатых злаков поля. Продирались сквозь лесные завалы в чащобах. И Курт узнавал места, через которые проходил месяц назад, и тринадцать месяцев назад, и двадцать пять. А Снежана узнавала те, через которые проходила она, и тоже год назад, и два, и три года назад, только на месяц позже Курта. А потом был широкий, с мутной водой ручей, и переброшенное через него бревно, и это бревно узнали оба. И Курт вспомнил, как свалился с него, когда ему было всего четырнадцать, а Снежана расхохоталась и призналась, что падала с этого бревна дважды. И там, на берегу ручья, под шалый посвист ноябрьского ветра, октябрит прижал девушку к себе и поцеловал.
Мир качнулся у Снежаны под ногами, зашатался, закрутился и поплыл. Потом полетел. Помчался, унося её с собой. Она упала на снег, и мир содрал с неё одежду и слил воедино с этим черноволосым октябрьским парнем. А потом мир взорвался, и он уронил голову, зарывшись лицом в белизну её волос.
Ноябрь швырял в них порывами злого морозного ветра, но Снежане было не холодно, а потом и вовсе стало жарко. Курт оказался совсем неопытным, и она сначала растерялась, но потом завелась так, что перестала осознавать, где она и что она, с ума сходя от его движений и ласк.
– Я у тебя что, первая? – спросила Снежана, когда они, наконец, выбились из сил.
– Да, – сказал октябрит. – И последняя тоже.
Она не стала уточнять, что он имел в виду, только крепче прижалась к нему, и они пролежали так, обнявшись, ещё с полчаса. Потом Снежана с трудом поднялась, её шатало, и Курт, стоя на коленях, поддержал и помог одеться.
Они двинулись к лагерю, но на полпути октябрит остановился и взял девушку за руку.
– Снежана, – сказал он, – я хочу, чтобы ты стала моей женой.
Она отшатнулась. Она усиленно заставляла себя забыть, пока была с ним. Гнала это от себя. Не желала думать об этом. И вот теперь оно вернулось. И встало между ними, разорвав то, что было, отбросив их друг от друга. Перед Снежаной стоял враг.
– Ты хоть понимаешь, что сказал? – с трудом сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, проговорила она. – Ты в своём уме, октябрит?
– Да, – твёрдо ответил он, – в своём. Я заберу тебя. К себе, в октябрь. Бог разделил людей на двенадцать месяцев, он…
– Что? – Снежана опешила. – О чём ты? Какой ещё бог?
И