противоположной двери в коридор выходит священник. Он идёт со скромным достоинством, в летней соломенной шляпе, в тёмно-лиловом подряснике и с золотым крестом на груди. С ним нет конвоира. У дверей кабинета, откуда он вышел, с ним прощается вежливо за руку маленький, чёрный, сурового вида человек. Священник неторопливо уходит по плюшевым дорожкам. Он приходил сюда как свободный и на свободу, конечно, уходит… Значит, он… Меня начинает колотить мелкая дрожь.
В это время маленький мрачный человек обращается ко мне и безгласно делает рукой знак. Я встаю и вхожу в его кабинет. Это и есть помощник Тучкова. Он делает мне любезную улыбку, но глаза его не меняют мрачного выражения. Он читает заготовленную заранее бумагу – текст моего согласия сотрудничать у них. С каждым словом я чувствую, что тону, и нет мне уже спасения. Я мысленно слежу за «свободным» священником, который идёт сейчас к выходу по плюшевым дорожкам.
– Ваша фамилия – Майская. Запомните, – слышу я слова чёрного человечка. («Зачем мне вторая фамилия?» – думаю я.) – Сейчас ночью вы выйдете на свободу, – продолжает чёрный. – В камере никому ни слова. И не показывайте своей радости.
Он протягивает мне бумагу и ручку. Я подписываю. Бумага лежит перед ним на столе. И я не свожу с неё глаз.
– Две недели отдыха, – говорит чекист.
И тут я замечаю в его тоне новое: усталое пренебрежение.
– Вы придёте (назначает мне точно день, час, место) и получите задание. Не вздумайте не прийти!
Эта последняя угроза и тот уходящий священник – как я могу им верить? Я автоматически, но с полной решимостью протягиваю руку, хватаю страшный лист, лежащий между мной и следователем, и рву его на мельчайшие куски.
Следователь разъярённо стучит кулаком, осыпает меня ругательствами и угрозами. Но теперь даже угрозы в адрес моей мамы меня не смущают. Я повторяю себе: лучше нам отмучиться обеим жалкий остаток дней, чем… Но только бы на одну минуту повидаться, чтоб передать ей своё мужество, своё решение. И тогда – на любую муку. Так думаю я уже потом, прислушиваясь к ровному дыханию спящих в камере. И тут я замечаю, что Юлия Михайловна тоже не спит и внимательно следит за мною. Я подхожу к ней, но мне не приходится ничего ей рассказывать: она и без слов всё давно поняла.
– Не делайте этого – вы погубите свою мать и погибнете сами. Это соблазн, их обычный приём – обман. Вы поступили правильно и не сомневайтесь».
3
В 1922 году в Советской России было расстреляно 45 священников и епископов, более 250 человек получили по приговору длительные тюремные сроки. Аресты священников шли по всей стране. Их судили в Екатеринославле, Уфе, Екатеринбурге, Рыльске, Орле, Калуге, Шуе, в Ростове-на-Дону, Иркутске, Харькове, Туле, Рыбинске, Киеве. За пять лет советской власти число кровопролитных столкновений с верующими достигло как минимум 1414 случаев.
В том же году великий философ Н. Бердяев, несколько раз посетив Государственное политическое управление, рассказывал: «Я был поражён, что коридор и приёмная