в депутатском кресле, а поднявшийся шум еще сильнее взвинтил и без того уже немалыйинтерес к его персоне.
Марат не скрывал своей неопытности, не лез в партийные распри, редко участвовал в диспутах, переходящие как правило в лениво-матерные переругивания, хотя успел отметиться, демонстративно отказавшись голосовать за принятия очередных норм коммунального грабежа. Он все еще пребывал в эйфории, в состоянии чемпиона, дважды доказавшего право на место под солнцем, и жизнь его текла приятно, местами беззаботно.
А через пару месяцев встреч, банкетов и фуршетов по всякому поводу на него вдруг свалилось наследство от человека, о существовании которого если и слышал, то давно и надежно забыл. Квартира в сталинском доме на главной улице страны стоила сумасшедших денег, что пагубно отразилось на его кошельке, когда пришлось платить налог за нежданное наследство. Другую половину сделанных при спортивной жизни накоплений еще раньше съели алчные адвокаты, остатки же активно допивались последние три дня…
Думать не хотелось. Сделав глубокий вдох, Марат почувствовал головокружение, которое быстро прошло. Дома обрели контуры, и стало очевидно, что ему налево, в сторону быстро мелькающих на огромном электронном щите рекламных кадров и ярких огней «Ritz Carlton». Стараясь сохранять равновесие, Марат неспешно двинулся вниз по улице, бормоча привязавшуюся песню…
***
Тишина в квартире казалась живой, затаившейся. Команда уборщиц уже поработала, отмыв и протерев все что можно, но до сих пор в проветренной квартире присутствовал запах старины, извлекая из глубин мозга бессвязные кадры то ли «Броненосца Потемкина», то ли «Чапаева». Но сейчас Марату было не до старины – на остатках воли добежав до уборной, справился с закусившей удила молнией и замер, сознавая ничтожность человека, которому для счастья и нужно-то – вовремя отлить.
Унитаз, которым за все время оформления наследства он так и не воспользовался, оказался незнакомой конфигурации. Пришлось искать слив, представленный в виде деревянной ручки на почерневшей за многие годы цепочке, свисающей с установленного под потолком сливного бочка.
«Каменный век», – пробормотал Марат, выбираясь в коридор, где почему-то пахло как перед грозой.
Спальня была прямо по курсу. Большая кровать, единственная приобретенная Маратом мебель, стояла меж двух окон, завешенных тяжелыми шторами, вышедшими из моды еще при Шекспире, совершенно не вписываясь в интерьер. Это обстоятельство вносило смятение в душу нового владельца, но не в данную минуту. Сейчас его мысли и чаяния были устремлены к подушке, до которой оставалось всего несколько метров, и он уже добрался до двери в спальню, когда за спиной раздались звуки, напомнившие треск электрических разрядов, а в воздухе заметно посвежело. Ухватившись за дверной проем, Марат обернулся, с удивлением созерцая разлетающиеся по коридору мелкие частицы, похожие на осыпающуюся штукатурку.
Подняв