посверкивает, – наседает на чертика Степа. – Вон там, в уголочке. Подсоби мне. Ты же габаритом меньше меня.
Скривился черт, но все-таки спрыгнул со Степиного плеча, да – шмыг в стенную расщелину.
Степа же быстрехонько изъятый кирпичик на место приложил, глиной из Москва-реки мазнул. Вот – была расщелина, а теперь уже нету. Чисто сработано!
– Пусти меня, Степан! – могильным голосом орет Горе. – Пусти, неблагодарная душа! Хуже будет!
А Степан лишь подкрутил свои усы, да пошел к трем вокзалам, вызволять детей и жену из несчастья горького.
Степа не только вернул себе прежнее, но и поднялся, можно сказать, в недосягаемые высоты.
Дом на Лубянке прикупил, лакеев в золотых адмиральских галунах поставил, охранников толстомордых нанял, хрустальные двери блюсти повелев.
Женушку же, верную Клавдюшку, одел от Версаче, а детишек мал-мала-меньше у самого Славы Зайцева или даже у Валентина Юдашкина.
Сам же Степа в японский халат с изумрудными драконами вырядился, секонд хэнд от самого императора Хурахито. Степа его через торговых «жучков» добыл, буквально вырвав его из рук Черномырдина.
И вот ходит Степа весь в драконах, жареный миндаль грызет, саке не пьет, лишь иногда стопочку водочки «Молодецкой» примет, для полного ощущения счастия и блаженства.
Тут, прослышав о невероятном братишкином богатстве, Ванютка меньшой к нему наведался.
Стоит, жадно озирает мраморные залы с барельефами каких-то крылатых героев и полуколоннами, а у самого от недоумения и злости аж зубы клацают.
– Откедова сие? – спрашивает Ваня.
Не стал по русскому обычаю Степа скрытничать и за чаркой «Молодецкой» поведал о горе-злосчастии, о самоцветах Берии, о торговых жучках, и халате от самого Хурахито.
Не дослушал тут Ваня Степиной исповеди, вскочил из-за мирного стола, кинулся прочь из хором белокаменных, матюгнул на ходу охранников толстомордых, требующих пропуск с хозяйственной подписью, да и прямиком обезумевшим лосем понесся к заветной кремлевской стеночке.
Простукал Ваня стеночку, нашел заветный кирпичик, освободил чертушку.
А тот, бестия косоглазая, как запрыгнет ему на плечи, мохнатыми ножищами шею белую сдавил.
– Попался, злодей окаянный, – визжит Горе. – Замуровить меня решил?!
Ваня, чуть нервничая, объяснил черту свою освободительную миссию, а Горе и слушать не желает.
Пришли они к Ване домой, и тут-то Горе развернулось во всю свою поганую ширь.
Даже рассказывать тошно.
В самое короткое время Ваня потерял все.
Нефть свою перебросил через Чечню, зачарованный увещеваниям черта, а там война.
Гикнулась нефтюшка!
Денежки свои перевел в Нью-йоркский банк, опять же по совету Горя, а тот возьми да лопни.
В общем, через месяцок-другой Ванютка со всем своим семейством оказался на Ленинградском вокзале.
Милиционеры-мздоимцы у них прописку в паспортах проверяют, бомжи пятерочку