кусок слизи, и она заплакала. А я провалилась в темноту.
Сквозь сон я почувствовала, как по щеке переползает теплое солнечное пятно и щекочет мои глаза. Приподняв веки, я с удивлением уставилась на древнюю каменную кладку, совершенно не понимая, где оказалась. Затем разглядела на стене распятие, и память вернулась. Я рывком села на кровати, и у меня сразу закружилась голова. Пытаясь прийти в себя, я сосредоточила взгляд на деревянной ширме, обтянутой пестрой тканью, а потом увидела рядом с ней деревянную колыбельку.
Глубоко вздохнув, я сползла с кровати, каменные плиты обожгли холодом мои босые ноги. Те три шага, что отделяли меня от детской кроватки, дались мне с большим трудом. А когда я оказалась рядом и откинула марлевое покрывало, то мой отчаянный крик заметался под высокими каменными сводами. Там лежал только один ребенок. Беспомощно осев рядом с детской кроваткой, я опять провалилась в темноту.
Пришла в себя я от того, что кто-то немилосердно хлестал меня по щекам. Открыв глаза, я увидела перед собой свою вчерашнюю повитуху.
– Зачем ты встала с постели? – рассерженно спросила она по-испански¸ но глаза ее смотрели встревожено.
– Что со второй девочкой? – в ответ спросила я ее, пытаясь приподняться с пола.
Молодая женщина поддержала меня за плечи и прислонила к массивной ножке деревянной кровати:
– Не беспокойся, она жива! А вот, ты, если не перестанешь волноваться, то сляжешь сама. И так уже своими криками дочку разбудила!
Тут—то я поняла, что означают тихие хлюпающие звуки, которые доносились из колыбельки. Я встала, опираясь о кровать, и двинулась было в ту сторону.
– Сиди здесь! – приказала мне монахиня, силой усадив на кровать. – Я принесу тебе ребенка.
Она прислонила меня к высокой спинке кровати и через минуту положила мне на руки крохотный сверток. Девочка смотрела на меня яркими голубыми глазками, морщила носик и тихонько хныкала.
– Покорми ее, а я принесу тебе одежду, и потом мы пойдем посмотреть на вторую девочку, – велела мне девушка-врач и вышла за ширму.
Я развязала тесемки на просторной рубахе, в которую меня переодели в больнице, и приложила малышку к груди. Хорошо хоть, молоко на этот раз не пропало.
Заглядевшись на то, как девочка, с закрытыми глазами, увлеченно чмокает у моей груди, я пропустила момент, когда за ширмой вновь появилась монахиня.
– Как тебя зовут? – услышала я ее голос рядом с собой.
Подняв глаза, я посмотрела на девушку, стоявшую возле ширмы с моими ботинками в одной руке и стопкой пестрой одежды – в другой.
– Друзья зовут меня Инь, – ответила я, внимательно разглядывая ее лицо.
– Странное имя! – произнесла она и, заметив мой взгляд, попыталась прикрыть правую щеку прядью коротких вьющихся волос, выбивавшихся из-под покрывала.
На ней были видны следы старого глубокого ожога, изуродовавшие почти половину