«Осирис», – бросил он водителю.
«Осирис» – это был солидный, добротно-буржуазный бордель с необъятным баром в древнеегипетском стиле.
– Так закрываемся уже, – попытался остановить его швейцар. – Никого нет.
– Совсем никого?
– Только мадам Роланда. А дамы все разошлись.
– Вот и прекрасно.
Портье поплелся за ним, сердито шаркая галошами.
– Может, вам лучше такси не отпускать? Здесь потом так просто не поймаешь. А мы уже закончили…
– Это я уже слышал. И такси я как-нибудь раздобуду…
Равич сунул швейцару пачку сигарет в нагрудный карман и, миновав тесную прихожую и гардероб, вошел в просторный зал. Бар и вправду был пуст, являя собой зрелище привычного разгрома, учиненного подгулявшими буржуа: на полу окурки, озерца пролитого вина, несколько опрокинутых стульев, в воздухе затхлый настой табачного дыма, духов и пота.
– Роланда! – позвал Равич.
Она стояла у столика над горкой розового шелкового белья.
– Равич. – Она нисколько не удивилась. – Поздновато. Чего тебе – девочку или выпить? Или и то и другое?
– Водки. Польской.
Роланда принесла бутылку и стопку.
– Сам себе нальешь? Мне еще белье разобрать и записать надо все. Сейчас из прачечной приедут. Если не записать, эти ворюги все растащат, хуже сорок. Ну, шоферня, ты не понял? Девкам своим на подарки.
Равич кивнул.
– Включи музыку, Роланда. Погромче.
– Хорошо.
Роланда включила радио. Под высокими сводами пустого зала во всю мощь барабанов и литавр грянул музыкальный гром.
– Не слишком громко, Равич?
– Нет.
Слишком громко? Слишком громкой сейчас была только тишина. Тишина, от которой, казалось, тебя вот-вот разорвет, как в безвоздушном пространстве.
– Ну вот, готово. – Роланда подошла к столику Равича. Ладная фигура, ясное личико, спокойные черные глаза. И пуритански строгое черное платье, резко выделяющее ее среди полуголых девиц, – знак того, что она здесь распорядительница.
– Выпей со мной, Роланда.
– Давай.
Равич сходил к стойке за еще одной рюмкой, налил. Когда рюмка наполнилась наполовину, Роланда отстранила бутылку.
– Хватит. Больше не надо.
– Полрюмки – это не дело. Лучше просто не допей, оставишь.
– Зачем? Это ж только перевод добру.
Равич поднял глаза. Взглянул в ее надежное, такое рассудительное лицо и улыбнулся:
– Перевод добру. Вечный страх всех французов. А чего ради вся эта бережливость? Тебя, вон, не больно-то берегут.
– Так то ж коммерция. Совсем другое дело.
Равич рассмеялся.
– Тогда выпьем за коммерцию. Во что превратилось бы человечество, если бы не мораль торгашей? В сущий сброд: одни уголовники, идеалисты да лодыри.
– Тебе нужна девушка, – решила Роланда. – Хочешь, я позвоню, вызову Кики? Очень хороша.