Тот родным отправил. Еще нам подарили яркие трусы с ковбоями. Я их дико стеснялся, запихнул за батарею отопления, чтобы никто не видел.
По пути из Сан-Франциско в Нью-Йорк каждому подарили в самолете по шкалику виски. Я пить не стал, привез домой, брату отдал. Кстати, на авианосце был забавный эпизод, когда переводчик принес нам две бутылки русской водки. Говорит: по вашей просьбе. Мы сильно удивились, а потом посмеялись. Видимо, хозяева перепутали воду и водку. Нас спрашивали аккуратно, не боимся ли возвращаться. Мол, если хотите, предоставим убежище, условия создадим. Мы категорически отказывались – советское патриотическое воспитание. Про нас потом и говорили: эти четверо прославились не тем, что гармошку съели, а что в Штатах не остались. В Москве в первые дни опасался, как бы не упекли на Лубянку. Но наоборот – встретили у трапа самолета с цветами. Вроде бы даже звание Героев Советского Союза хотели дать, но все ограничилось орденами Красной Звезды. Мы и этому были рады».
Такой запомнилась эта давняя история простому флотскому пареньку, вдруг открывшему для себя, на грани голодной гибели, реальные масштабы и многообразие Берингийского мира, мало похожего на креатуры советской пропаганды. История, ставшая на короткое время самой вкусной темой для журналистов и самой неожиданно трудной для политиков по обе стороны океана. А для простых советских людей, утомленных карикатурами на Дядю Сэма и вездесущей кукурузой генсека Никиты Хрущева, эпопея Зиганшина с командой стала поводом для беззлобной народной прибаутки:
«Зиганшин-буги, Зиганшин-рок
Зиганшин съел один сапог!..»
=====
9. РЫЦАРИ НЕБА И МОРЯ
Журналистская работа и жизнь во Владивостоке в 70-е годы наполняла другими реалиями, отвлекая от тундровых и Берингийских сюжетов и воспоминаний. Порой выбор – в какую тему погрузиться всерьез, чтобы ночами она срывала с постели и влекла на кухню к бумаге — бывал мучительным. Да, все тогда писалось от руки ночами, и лишь вечерами или в редкие паузы в редакции превращалось в машинописные страницы. И сам этот выбор – какому из впечатлений и опытов жизни отдать предпочтение в лучах настольной лампы или в бессонных раздумьях – оказывался нескончаемой и упоительной работой души. Тронутое печалью «Человека-амфибии», зачарованное фильмами и книгами Кусто, наше поколение ринулось в аквалангисты, в подводный спорт. Гонялись по стране в поисках самых крутых ласт и масок, мастерили свои, а морякам, ходившим в Америку и Сингапур, заказывали дорогущие гидрокостюмы из неопрена – особый шик приморских городов. В молодежных тусовках кипели споры и амбиции – кто постиг бОльшую глубину и у какого мыса, кто испытал кислородное отравление, а кто – азотный наркоз.
На военных сборах диверсантов, куда меня оформили военкомы после защиты диплома на английском, полярные грезы были сметены упоением