вокруг его было мало – а через секунду принималась звать кого-то, выкликать имена. Лейла стало по-настоящему страшно. Старые люди говорили – а Лейла ещё девчонкой в рубашонке любила послушать такие разговоры – что так тяжело, с борьбой, из жизни уходят колдуны и тёмные ведьмы. Их не пускает злой дар – держит, как верёвкой, пока они не передадут его кому-нибудь другому.
Лейла затряслась, как заячий хвост. Ой, лишенько! А ну как это и правда ведьма? А передать дар ей, кроме Лейлы, тут некому!
На плечо ей легла рука, и Лейла чуть не подскочила.
– Не пугайся, это я.
Лейла устало закрыла глаза. Она уже успела забыть, что Бродяжка тоже тут, рядом.
– Не бойся, она не ведьма.
– Откуда знаешь? – само собой сорвалось у Лейлы, и она едва не зажала себе рот руками. Срамота-то какая! Правду говорят – волос у бабы долог, а ум короток. Завтра весь лагерь будет болтать, что стряпуха ведьм да лешаков боится!
– Она не ведьма и не колдунья. Обычная смертная.
– Так чего ж к ней смерть-то не приходит? Измаялась вся!
– Потому и не приходит, что измаялась. На сердце у неё тяжело, – Бродяжка произнёс это так спокойно и уверенно, как будто читал по книге. – Она детей своих не уберегла. Одна только дочка и осталась. Страшно ей девочку покидать. А не покинуть – нельзя. Вот и мечется.
С этими словами Бродяжка подсел к ложу из еловых веток и решительно откинул все тряпки, которыми Лейла укутала умирающую.
– Давай дадим ей воздуха.
Женщина и впрямь затихла и задышала глубоко и почти спокойно. Несколько глубоких, судорожных вдохов спустя она приоткрыла глаза и жалобно попросила:
– Отпустите… отпустите!..
– Лейла, дай воды, – попросил Бродяжка.
Лейла молча протянула ему ковш. Бродяжка зубами развязал тесёмки собственного рукава, окунул руку в ковш и прохладной мокрой тканью провёл по лицу женщины. Затем тихонько подул на разгорячённый лоб. Женщина как будто снова притихла. Бродяжка передвинулся ещё ближе к изголовью, склонился над лежавшей, словно вглядываясь в искажённое страданием лицо, а потом – Лейла ушам своим не поверила – тихо запел.
Голос его на этот раз был едва слышен, и Лейле вспомнились колыбельные, которые точно так же напевала мать, сонно покачиваясь у люльки. Всех слов Лейла разобрать не смогла, но ей показалось:
– …Отпустите меня в мой сон,
Там поёт серебряный дождь…
Там заждался меня мой конь,
Но следов в траве не найдёшь.
Там горит на окне свеча —
Дом, в котором помнят и ждут,
Где не тронет меня печаль
Где беда и боль не найдут…
Дождь омоет на ранах кровь,
Я вернусь наконец домой.
Там родится музыка вновь
Серебристой лёгкой струной.
Там