ярдов и до самого верха, вся заплетена-запутана тонкой стальной нитью. Причем не обычной гладкой, а колючей! Усеянной кривыми и с виду острыми-преострыми шипами просто в неимоверном количестве! Будто кто-то взялся в металле дикий шиповник воплотить! И у него это получилось.
При взгляде на это хитросплетение необычных нитей у меня сразу возникло впечатление, что на стене разместился некий невообразимо огромный кроличий силок. В такой только сунешься – застрянешь намертво, с концами!
Но и это еще не все. Отступая от первой, внешней стены ярдов на дюжины эдак с полторы, шла вторая. Вполне себе обычный частокол. Только, не в пример первому, шестнадцати-семнадцатиярдовому, низенький совсем. До его верха даже человек среднего роста легко достанет руками. Достанет… И схватится прямо за выступающее полотно острозаточенной пилы с чуть расставленными зубьями размером в ладонь!
А дальше, еще ярдах в двадцати, имелся и третий забор… Чисто символический уже. Который можно просто перешагнуть. Если у кого-то вообще возникнет такое желание – ступить на занимающий пространство между второй и третьей оградами ковер. Ужасающий ковер из хаотично переплетенных двух-трехфутовых игл и пик. Стеклянных. Не иначе как созданных магией. Да… А за основу этого творения абсолютно безумного мага, сдается мне, была взята шкурка ежа.
Мне аж нехорошо как-то стало, когда представил себе, как кто-то пробирается через это невероятное препятствие из сверкающих острейшими гранями шипов и игл. Тут же от тысяч глубоких, до кости, порезов-ран не спасут и самые-самые крепкие сапоги! А если потерять равновесие, что в этом стеклянном хаосе сделать проще просто, и упасть, так вообще…
– Вы бы еще ров с крокодилами здесь обустроили! Чтоб уж наверняка! – невольно вырвалось от избытка чувств, охвативших меня при виде всего этого ужаса.
– Ну, ров с крокодилами у нас пока вполне успешно заменяет вторая полоса – та, что у основной стены. Туда в темное время суток выпускаются натасканные на людей рувийские боевые псы, – обернувшись, рассмеялся мой сопровождающий.
– Да ну, это уже просто мрак какой-то, – ошарашенно пробормотал я, не поверив поначалу каторжному начальству.
А потом, после взгляда на его ухмыляющуюся физиономию, лучащуюся гордостью и довольством, все же принял всерьез слова о натасканных на людей рувийских боевых псах, бегающих по ночам меж внешним частоколом и второй стеной.
Видя же, что я не только не спешу поддержать его смех, но и, очевидно, вообще не нахожу ничего забавного во всем этом, здешний набольший быстро оборвал себя. Хохотнув еще пару раз, он смущенно кашлянул. После чего, одернув мундир, произнес, вроде как оправдываясь:
– Зато в течение тридцати семи лет, практически с самого момента образования Коуриджской каторги, не было осуществлено ни одной успешной попытки побега с нее!
– А что, кто-то еще и пытается?! – обалдело воззрился я на него, с трудом