тяжёлый кашель. Вместе с влажной мокротой на землю посыпалась сверкающая аметистовая крошка.
– Амакор. – Граф посмотрел на Тобиаша, как будто ища одобрения. Священник пнул чемодан подальше и достал из рукава резной затертый розарий с тонким серебристым крестом. Затем кивнул.
Золотой Амакор с семью короткими лучами зашипел от соприкосновения с кольцом, металл пошел сверкающими пузырями. Вновь раздался еле слышный щелчок, тяжёлая звезда, лязгнув, упала на плитку. Граф подхватил ее и осмотрел. Стоило угольку оторваться от амулета, как рисунок на нем тут же восстановился, будто и не плавился секунду назад. Он отправил звезду в карман к Анхору и стянул со Стигмы ставшую ненужной маску.
– Ламашту! – требовательно позвал Граф. – Ай, ш-ш-ш… – Он помахал рукой с кольцом – раскалившийся уголек засиял ярко-алым.
По земле поползли клочья густого тумана. Граф брезгливо переступил с ноги на ногу, пытаясь стряхнуть его с начищенных туфель. Естественно, тщетно. Он вдохнул влажную мглу, отдающую дымом и молоком. Туман медленно заволок сквер, размыв очертания колокольни, деревьев, укрыв происходящее на ступенях костëла от чужих глаз.
Мгла пахла невообразимой древностью, молитвой на мёртвом языке, чадящими в лучах закатного солнца благовониями, кровью, стекающей по алтарю из пористого песчаника, солью и медью, дышала жаром пустыни – затягивающая, затягивающая, затягивающая мгла…
Тобиаш сжал розарий до побелевших костяшек, приблизился на пару шагов.
– Эй, Ключник!..
– Всё нормально. Я к её проделкам привычен, – Граф обошёл Стигму и заглянул ему в лицо. – Здравствуй, Ламашту.
– Здравствуй, damu, – голос прозвучал хором медных духовых. Всех и одновременно, гудящих наперебой. Пока одни уже заканчивали свою песню, другие только начинали её звонким эхом.
На Графа смотрели глаза, выточенные словно из алмаза. Они полнились радужными переливами, сверкали каждой своей гранью, сияя изнутри светом холодным и чистым. Ламашту, а это без сомнения был больше не Стигма, выпрямилась, уперла руки в бока, с силой несколько раз топнула пятками, при этом широко расставив ноги. Она вывернула голову вбок, вздернула горделиво нос. Поза её стала картинной, будто с грубо тесанного барельефа. Ламашту рисовалась. Она любила, когда ею восхищаются, поклоняются ей. И боятся. Граф не отказывал демонице в этом. У многих Ключников с их подопечными были сложные отношения, полные насилия и ненависти. Но не у них, нет. У них с этой допотопной тварью было все по любви, насколько это возможно. Правда, непонятно, кто чаще был сверху. По инструкции Граф. По факту Ламашту.
Вот и сейчас он медленно опустился перед ней на одно колено, не отрывая взгляда от скошенного на него искристого глаза, и дотронулся сначала до одного носка увесистого военного ботинка, а затем и до другого.
– “Я дам тебе платьев, елея для тела, я дам тебе мяса в пропитанье и в пищу, накормлю я тебя хлебом, достойным богини, вином напою, достойным царицы”, –