.

стул ближе, она отшатнулась. – Директор фабрики Кулагин по первоначальной версии – отравлен. Прямо здесь, в своем кабинете. Доступ и в кабинет, и к бутылкам с коньяком и всему остальному был у вас. Ваша задача сейчас рассказывать все правдиво и подробно. Иначе у меня появится повод вас задержать.

      – Отравили? – удивление ее казалось вполне искренним. Губы искривились, задрожали, обозначилась сеточка морщинок у рта – немного смазана помада. – Зачем мне, зачем я стану?!

      – А вот вы мне и скажите, – я продолжил вполне мирно: – Согласитесь, уж лучше вы, а не фабричные сплетники, расскажете все как есть.

      Поджала губы. Но ведь не дурочка, понимает, что шило из мешка выскочило.

      – Мы с Николаем… Товарищем Кулагиным состояли в отношениях. Планировали в скором времени записаться и проживать совместно.

      Я помолчал, надеясь, что мне удалось изобразить сочувствие.

      – Понимаю. А как давно ваши отношения длятся?

      Она немного расслабилась.

      – Разве это имеет значение для чувства…

      – Имеет для следствия. Так что же? Месяца три?

      Заботкин обмолвился, что задерживаться поздними вечерами Кулагин начал где-то с марта.

      – Да. Мы объяснились на товарищеской вечеринке по случаю выпуска новой партии мыла. Это было в марте, на праздник Международного женского дня.

      Продолжала она очень бойко, выходила канцелярская сказка о Золушке, где правда мешалась с выдумкой.

      – Я ни о чем и не думала, когда пришла работать! Клянусь! Образование я не успела получить, но за счет того, что окружение мое так сложилось, попала на это место. – Она украдкой взглянула на свои ноги в блестящих чулках, чуть поправила платье. – Николай Михайлович был настоящий мужчина. Сразу вник, помог с некоторыми… темными пятнами моей жизни. Я, конечно, благодарна. Его не ценили в семье! С женой у него были разногласия. Сын вырос пустым, легковесным человеком.

      – Что же, у вас все было гладко? И никаких споров, ссор?

      – Конечно!

      Зина говорила уж слишком убедительно, я перебил:

      – Мне говорили иное.

      – Николай Михайлович – мужчина авторитетный. Если кому-то могло показаться… Не их дело! – и прибавила мстительно: – Вы лучше спросите Носа, о чем они тут кричали друг на друга. Едва не постоянно. Я, само собой, не подслушиваю, но – должна же я знать? К тому же не услышать невозможно!

      Опять какой-то «Нос», я пометил себе разобраться.

      – Спросим. А что вы слышали?

      – Слов не разобрать толком, – с сожалением, – что-то о делах фабрики. Про какие-то поездки. Еще говорил, что примет меры. Николай Михайлович после этих разговоров был взвинчен.

      Ценный кадр эта Зина. Что не говорят, и то услышит.

      – С ним он должен был встретиться накануне вечером? – Я кивнул на пепельницу и окурок, изъятые из кабинета.

      Ответила поколебавшись, почти с сожалением:

      – Это его папиросы, он всегда такие курил. А Нос не курит, куда там. Все просит меня окно открыть, если чует табак.

      – А с кем еще были ссоры?