убить мало! А ты: не оскорбляйте меня. Господи, что я наделала…
Она схватилась за голову.
– Мария Викторовна, вы это… – испуганно сказал Федя. – Вы так ругаетесь страшно. Я думал, вы так не можете. Вы же учитель.
– Федь, молчи лучше, ей-богу. Поумнее казаться будешь.
Она пошла в прихожую. Пока обувалась, услышала, как Федя что-то недовольно бубнил.
Потом выбежала в подъезд. Там ее вырвало. Она вытерла рот и снова побежала – уже вниз по лестнице. Подальше отсюда. Поскорее домой.
Кабачковы помирились. А как иначе? Жизнь покатилась по старым рельсам. Все было хорошо, спокойно. Евгений Алексеевич в душе ликовал, но жене этого, конечно, не показывал. Он не ожидал, что все случится так скоро. Только гадал, кто же этот «помощник», который так скоро вернул мир в их семью.
Мария Викторовна больше ни в чем не обвиняла мужа. Она готовила ему, слушалась его. Они снова ходили на работу вместе, под ручку. По вечерам они смотрели комедии. По субботам гуляли в парке. А в мае они собирались пойти всей семьей в цирк, посмотреть на жирафа.
Вскоре после примирения произошло еще одно приятное событие. Евгения Алексеевича вызвала к себе Ольга Николаевна и предложила ему освободившееся место завуча. Он согласился.
На совещании Куча объявила эту новость, и все дружно стали аплодировать; Мария Викторовна спокойно наблюдала за мужем, который оказался в центре внимания. Он покраснел. Ему было приятно.
Но, кажется, только она одна знала, чего это ему стоило – ограничиваться скромной улыбочкой и румяными щечками. Она знала, что внутри он кричал, вопил от радости. Она знала, что эта формальность, эти аплодисменты – его тайная слабость, в которой он никому не признается. Этот умный, серьезный и спокойный человек никогда никому не скажет, что это для него важнее, чем любовь женщины и любовь к женщине. Это важнее вообще всех женщин. Важнее, тем более, одной конкретной женщины, с которой он ходит под ручку на работу. Мария Викторовна думала об этом, пока аплодировала вместе со всеми.
В ней за это время произошла перемена. За время ее поисков другой, счастливой жизни. Описать эту перемену можно по-разному. Можно сказать, что она повзрослела. Можно сказать, что она смирилась. С тем, что мечты – это одно, а жизнь – совсем другое. А раз другое, то и вообще не стоит уделять им внимание: зачем расстраиваться лишний раз? Так она и сделала. Выбросила из головы все, что там раньше было. И заполнила это место новыми смыслами, иначе ведь человек не может. На этот раз смыслы оказались попроще. Нужно жить ради Славки и устраивать его жизнь. Так она неожиданно для сына снова окружила его заботой.
Но было что-то еще. Помимо этого. То, что могли заметить практически все, в отличие от ее внутренних перестановок. Это была перемена во внешности. Или во взгляде. Или в образе. Что-то едва уловимое. То, что ощущается, но с трудом формулируется. Она и сама это видела, когда глядела на себя в зеркало. А глядела все реже. Потому что не хотелось. Потому что было неинтересно. В ней погас свет женщины. Погас безвозвратно.
А что касается жизни с мужем – Кабачкова стала ценить этот покой. Стала