и драться, зато о веселых проделках и тех, и других Джейн любила рассказать хозяевам, когда у них было неважное настроение – и настроение менялось.
Джейн заходила к ним даже в свой выходной, в воскресенье, рано-рано утром: обнимала Хелен, целовала Киру, быстро помогала со всем, с чем именно в эту минуту особенно нужно было помочь, потом отвешивала легкий поклон: «До свиданья, хозяева, иду молиться!» Вся семья уже знала, что по воскресеньям Джейн, намотав на голову блестящий тюрбан выше обычного и надев расшитую золотыми нитями юбку, куда-то пойдет молиться, никто никогда не спрашивал, куда и, главное, кому: все были уверены, что Джейн-то уж точно знает, как правильно, и именно так и нужно.
Они даже рассказали Джейн историю рождения Киры. Эта чудесная история, скорее похожая на сказку, была чем-то вроде семейной тайны, которую рассказывали только самым близким людям. У Хелен и ее супруга, так друг друга горячо любящих, около двух лет не было детей. Врачи уверяли, что это еще не срок, супруг не унывал, но Хелен начинала бояться. И даже когда муж просто предложил поехать отдохнуть на морское побережье, где заодно надеялся уладить пару дел, бедняжка Хелен расплакалась: она решила, что это очередная рекомендация врачей, которая может не помочь.
На отдых, однако, они поехали. Дом, который они сняли, принадлежал двум женщинам, матери и дочери, родом с совсем других морских далеких берегов. Женщины приняли молодых радушно и сразу пригласили к себе в гости: они жили по соседству.
Хелен сразу привлекли фотографии, висевшие в гостиной хозяек. Подписей на родном языке женщин она разобрать не могла, но на одной фотографии, вставленной в раму, было прекрасное здание храма, – в такой она никогда в жизни не заходила. А вторая… Со второй на Хелен глядела изображенная кем-то древним прекрасная, совсем юная женщина с младенцем на руках. Изображение было скорее строгим и темным, но от него шло такое тепло, что Хелен надолго замерла около него. Вечером Хелен, идя с прогулки, остановилась у кованой калитки хозяек и какое-то время всматривалась в окно: там, у изображения прекрасной женщины, горел масляный светильник, и нежные лица матери и ребенка, озаренные этим живым светом, казались загадочными и одновременно родными.
Поведение гостьи не осталось незамеченным, и на следующий день дочь хозяйки уже стучалась в дверь к молодым. В ее руках была точная копия этой фотографии, только чуть меньше. Хелен радостно разместила ее в гостиной. Муж, которому приходилось часть дня отсутствовать, был доволен, что жена отвлеклась от тяжких мыслей и улыбается, а Хелен… А Хелен, оставаясь в одиночестве, начинала разговаривать с дивной незнакомкой на фотографии. Она рассказывала ей о себе, о своих чувствах и страхах, а главное – о том, как она хочет вот так же, как эта прекрасная женщина, держать на руках своего ребенка. Сначала она плакала во время своих странных «бесед», но вскоре слезы больше не душили ее. Она продолжала повторять, как мечтает о малыше, но в этих словах больше не было страха и беспокойства: напротив, в ней появилась какая-то