и даже совместные ночёвки на Автозаводской, пока в 1975 году, когда мне исполнилось семь лет, Алик не совершил преступление, перечеркнувшее всё то хорошее, что было в нашей с матерью жизни и, возможно, могло бы ещё быть.
1 сентября 1975 года ранним утром Катюня собирала меня в первый класс. Белый пышный бант, гольфики с пумпончиками, новые туфли, накрахмаленный передник, модный ГДРовский ранец с кармашками, с вечера купленные гладиолусы, яркими кисточками взмывающие вверх из вазы на столе, – моя душа трепетала и рвалась из дома туда, где всё было страшно интересным и новым для меня, – в школу! Нарядно одетая Катюня гордо вела меня по улице за руку и давала важные для каждого первоклашки наставления: слушаться Галину Ивановну, первую учительницу, не бегать на переменах, не ковырять в носу, не драться с Олежкой из соседнего подъезда… Катюня вообще волновалась в тот день больше меня и была очень эмоциональной. Я это заметила и постоянно её одёргивала, хотелось поскорее увидеть детсадовских друзей и похвастаться первым в жизни букетом и ранцем. Но всё это стало вдруг такой неважной ерундой, когда в громкой и пёстрой толпе, перекрикивающей звуки музыки из громкоговорителя, я увидела отца с коробкой конфет в руках. Он пришёл! Пришёл проводить меня первый раз в первый класс! Встреча была бурной, но недолгой, прозвенел первый звонок, и я, оглядываясь на Алика, вместе с остальными учениками скрылась за школьными дверями. Увидела я его снова только через четырнадцать лет, когда сама уже стала матерью.
На ближайший Новый год Катюня вместе с подарком из конфет, засунутых в пластмассовый, красного цвета «Кремль», передала мне сложенную вчетверо тканевую салфетку, на которой папиной рукой был идеально нарисован волк с гитарой из моего любимого «Ну, погоди!» и написано красивым почерком: «На память любимой доченьке от папки!». Я никак не могла понять, почему он сам не принёс мне этот подарок, праздник же! Катюня долго не могла подобрать нужных слов, сказав лишь, что отец порезал человека, его посадили надолго в тюрьму и он к нам больше не придёт…
Много позже мать мне всё-таки рассказала, что в пьяной драке Алик ударил ножом неизвестного ему мужика. Тот скончался от ранения в больнице, оставив сиротами двоих детей. Суд был открытым, Алику дали восемь лет и отправили отсиживать срок в тюрьму куда-то под Уфу.
Я всю ночь рыдала, нацеловывая уже мокрый от слёз отцовский подарок, который долго хранила в своём маленьком тайнике, пока не случился переезд на другую квартиру и все мои сокровища не потерялись. Но детская психика умеет забывать какие-то страшные для неё вещи, скоро это известие меня отпустило и я полностью переключилась на другие важные дела: школу, фигурное катание, музыку и рисование. Катюня как могла забивала все мои свободные часы полезными с её точки зрения для ребёнка вещами, и на дворовые казаки-разбойники, классики, резиночки и секреты под бутылочным стеклом в ямке у меня почти не оставалось времени.
Бабшура с Катюней сразу после известия