тебе сказки сказывать, дед Митяй, – отмахнулась от старика Марфа. – Токмо детвору пугать…
Они продолжили пререкаться, на потеху толпе, но я уже не следила за разговором. Мое внимание привлек сжатый в кулаке покойного комок. То ли салфетки, то ли бумаги. Пришлось пожертвовать платком. Как оказалось, не зря. Парень-то не бедный. При деньгах. И не малых, судя по цвету купюр.
– Мать честная, Софья свет Алексеевна? Да свидимся ли мы с вами, голубушка моя ненаглядная, при иных обстоятельствах?
Хриплый, с простуженными нотками голос заставил вздрогнуть и задрать голову. Прямо надо мной возвышался пристав. Гордей Назарович Ермаков. В темно-зеленом пальто, с серебряными погонами. Ворот поднят. Сдвинута набок шапка из черной мерлушки, с бляхой в виде орла.
Рука в белой перчатке сжимала рукоять шашки. Устало-насмешливый взгляд, скользнув по моему лицу, вернулся к покойному, став жестко-колючим. Изумрудную зелень глаз затопила холодная чернота.
– Разойтись!
Услышав краткий приказ, все зеваки, казалось, похудели на глазах. И, не споря, отступили на приличное расстояние.
Даже призрак перестал выть. Вылетел из подвала, удивленно захлопал глазами и завис в воздухе.
За две недели, что прошли с нашей последней встречи, где мне было строго-настрого запрещено вмешиваться в расследование господина Овсянникова, Гордей почти не изменился. Если только слегка.
Белки глаз покраснели. Шмыгает носом. Все признаки сильной простуды. Где только подхватить умудрился? И почему вместо того, чтобы лежать дома, попивая разбавленный малиновым вареньем чай, выезжает на дела?
Оценив мощь внушительной фигуры и крепость в плечах, я перевела смущенный взгляд на стоявших за его спиной Поля Маратовича и рыжеволосого помощника – Якова. Приветственно махнула обоим.
– Ваша правда, Гордей Назарович. Обстоятельства наших встреч отличаются удручающим однообразием.
– Я уж задумываюсь, а не приносите ли вы несчастье?
А вот это уже обидно!
– Мне просто… не везет. А вы вместо того, чтобы возводить напраслину, пожелали бы лучше доброго дня.
Видимо, моя шпилька, по поводу чересчур уж фамильярного обращения, достойного, скорее, его сотрудников, а не приличной молодой барышни, попала в цель. Пристав громко чихнул, потупил взгляд, сел рядом на корточки.
– Был бы он еще добрым, – прошептал еле слышно. – Голова, как чугунная.
– Вам бы дома отлежаться.
– Вот еще. Я, Софья Алексеевна, человек служивый – всегда на посту.
Мне хотелось ответить, что ни одна работа не стоит угробленного здоровья, но тут к нам присоединился господин Лавуазье. И осветил масляной лампой черное нутро подвала.
– Софья Алексеевна, исключительно рад встрече, – от судебного медика пахнуло густым французским парфюмом, перебивающим царящий в воздухе отвратительный аромат. – Так-с, что тут у нас…
– Ничего тут не брали? – вопросительно приподнял