миров, – или, наоборот, не верить и считать сказкой, которую «Бог нашептал поэту на ухо». )
Отступление четвёртое. Всё же кто такой Блейк – мистик или фантазёр? Или, если слово «фантазёр» звучит пренебрежительно, то – «большой поэт, создавший свою собственную литературную вселенную», некто вроде Джона Толкиена (1892 – 1973), автора «Властелина колец» и «Сильмариллиона», в которых ведь тоже немало причудливых названий? Я… не знаю, как отвечать на этот вопрос. Я склоняюсь к первому ответу, но при этом прекрасно понимаю, что такой ответ совершенно бездоказателен.
Впрочем, у меня есть одно личное доказательство. В молодости ваш покорный слуга написал фантастическую повесть о девушке-подростке с причудливым именем, изначально жившей в ином мире, но воплотившейся на земле. Хоть повесть и фантастическая, но в существовании этой девушки я был уверен абсолютно. Кто только не пишет фантастических повестей в молодости! Не следовало бы и вспоминать её, если бы недавно я с изумлением не обнаружил у Блейка то же самое имя, записанное английскими буквами. То же самое – только русское «т» превратилось в английское межзубное th.
Мне скажут, что это моё субъективное «доказательство» ничего не доказывает. Само собой.
А если подумать шире: где граница между литературной фантазией и религиозным мистицизмом? Вероятно, эта граница существует – но уж едва ли она представляет из себя чётко очерченную линию или, тем более, бетонный забор. Ведь и мистики пользуются «глазами фантазии». Мистик подобен кроту, у которого, в отличие от его сородичей, вдруг открываются заросшие глаза. И всё же эти глаза над поверхностью видят лишь отдельные цветовые пятна, а сигналы об этих пятнах поступают в мозг, никак к этим сигналам не приспособленный, да и не знающий, с чем сравнить эти пятна в повседневном опыте жизни под землёй, где нет никаких цветов. Оттого использование фантазии мистиком становится почти неизбежным.
Чтение любой из пророческих книг Блейка – примерно такой же опыт, что и чтение «Розы мира», с той разницей, что текст гравюр, хоть и отчётливый, сложнее разбирать. А если читать поэму не по гравюрам, теряются не только смыслы, вложенные в иллюстрации, но и упругая энергия текста.
Давайте вновь рассмотрим иллюстрацию на странице 32 «Мильтона», в этот раз – рисунок. Перед нами – нечто вроде христианско-мистической мандалы: четыре пересекающихся сферы, которым даны следующие имена:
Уртона (верхняя)
Уризен (нижняя)
Тармас (левая)
Лува (правая)
В их пересечении – «Сфера Земли», верхняя половина которой названа Адамом а нижняя – Сатаной.
Уризен в «мифологии» Блейка, как её обычно называют, – это принцип разума, а также нечто вроде гностического демиурга, «злого бога» (падшего Денницы). Тармас в той же мифологии – сила, в том числе половая (сам поэт сопоставлял её с Богом-Отцом). Лува – любовь, страсть, чувства (а также «Бог-Сын»).