Все, майор! Иди, работай! Лейтенант сказал, не ехай, значит, накрылся для тебя Афган медным тазом! Так жинке своей и передай, кстати, я зайду к вам на выходных, поздравлю ее с первенцем, – заржал Фролов.
– Так не родила же еще. Через пять месяцев, – покраснел майор.
– Родит, еще раз поздравлю! А так хоть посмотрю, как округлилась краса твоя.
– Есть! Разрешите идти? – вытянулся майор Гусляница.
– Да, спасибо за документы…
– На здоровье…
– Бельмов, держи свою записку об освобождении и делай ноги. И поменьше языком, усек? Стань тенью.
– Усек. Благодарю вас, спаси вас Бог.
– Пошли, сядешь в мой уазик, поехали уже, вечереет. Небо светит багрянцем…
Поздно вечером бывший красный урка Алексей Бельмов уже ехал на верхней полке плацкартного вагона счастливого поезда «Саранск – Москва», с прибытием в Москву в шесть часов утра. Все его тело ныло и болело. Давали о себе знать трещины на ребрах и избитые мягкие ткани по всему телу.
«Чертово везение, Лешик, еще бы неделя или на край месяц и все, кранты. Уголовники окончательно прикончили бы тебя. Фролов оказался мировым мужиком, у него сейчас сын летехой в Афгане, видно проникся он ко мне. По всем раскладам отпускать меня не должны были. Десять лет строгача за тяжелое ранение офицера КГБ, да еще и на боевых действиях. Так они написали хотя ранил я его, в жирную ляжку. По всем юридическим раскладам, это вышка. Андропова уже нет, а то бы все, хана, Леха. Кто же из моих гвардейцев стрельнул в того офицера? Я даже фамилии его не знаю. Сержант Лисицын, младший сержант Кошкин, или рядовой Смертин? Последний мог, он товарищ с характером и фамилия соответствует. Где они сейчас? Мои парни, наверно улетели уже с Афгана? А вдруг Фролов нарушил инструкции и меня выпустил под общий бардак с амнистией? По раскладу чекистов выйти я из зоны не должен был, ну никак. В этом случае меня вновь изловят и под любым предлогом закроют… Плевать, сейчас к маме, к отцу. Заставил я их поволноваться, придурок, патриот. Говорила мамка, иди сынок в университет, ан нет, поперся в десантное училище. Что теперь? Звания уже нет, все с нуля. Голова на месте, будем думать, да, голова?»
В родном дворе Алексей Бельмов был уже к полудню 9 июня. У подъезда гуляют знакомые голуби, ничего не изменилось, все по-тихому разрушается. На пороге его встретил отец и разрыдался, словно больной ребенок. Он крепко держал сына за голову и все плакал и плакал, скулил как старый волк. Бельмов младший стоял спокойно и не шевелился, только осторожно гладил отца по седой взъерошенной голове и взмокшей спине. Минут через десять отец взял себя в руки и осторожно спросил сына:
– Убежал, шельмец? Как же ты смог? Ну ни чего, я тебя спрячу, черти не найдут…
– Нет, батя, отпустили… Амнистию придумали про мою шкуру. Точнее, начальник зоны проявил инициативу.
– Ох, а я уж прикидывал, где тебя спрятать.
– Кто же его знает, может, и одумаются, гниды, опять придут. А где мама?
– Мама? А, твоя мама, так она за хлебом пошла. Все ходит, ходит, то в военкомат пойдет, про тебя