шевеление между манекенами. Мелькнуло несколько встревоженных лиц. Потом дверь отворилась и прямо на улицу, под свет фонаря выскочила взволнованная молодая девушка.
– Надежда Петровна! Надежда Петровна! Идите скорее!
– Оля? – удивленно спросила Ламанова. – Ты чего на холод выскочила? Простудиться хочешь?
– Надежда Петровна!
Ламанова стремительно подошла к ней и выслушала то, что девушка тихо прошептала ей на ухо. Потом растерянно повернулась ко мне.
– Это Бог знает что! Владимир Алексеевич, не пройдете ли внутрь?
– Что случилось?
– Не хочу говорить на улице.
– Хорошо, пойдемте.
Мы вошли в дверь. За нами юркнула и девушка.
– Вот, – указала она в угол просторного зала, где в кресле, расстегнув шинель и сняв шапку, сидел полицейский пристав. При виде Ламановой он встал и коротко поклонился.
– Здравствуйте! – ответила та. – Если вы пришли пошить себе мундир, то, увы, мы этим не занимаемся.
– Мадам, – ответил пристав. – Простите, что побеспокоил. Я жду одну из ваших работниц. Только и всего.
– Только и всего! – откликнулась Ламанова. – В чем дело? Что она натворила?
– Ничего такого, – честно ответил пристав. – Но хочу вас попросить отпустить со мной Фигуркину Анну Петровну для проведения дознания.
– А что случилось-то? – спросил я.
Пристав посмотрел на меня, прикидывая, отвечать незнакомцу или нет. Потом решил, что разговаривать с неизвестными господами его не уполномочивали, и снова повернулся к Ламановой.
– Братец ее повесился. Следователь просил доставить госпожу Фигуркину для протокола.
Надежда Петровна ахнула.
– Оля! Где Аня Фигуркина?
– Плачет.
– Где плачет?
– В пошивочной.
Ламанова повернулась ко мне.
– Пойду поговорю с ней. Дождитесь меня, Владимир Алексеевич, хорошо?
– Хорошо.
На ходу снимая пальто и теплую шапочку, Ламанова устремилась к двери в противоположной стене, скрытой бархатным бордовым занавесом. Я же подошел к приставу и предъявил ему свою корреспондентскую карточку. Он поморщился.
– Где это произошло-то?
– Извините, не имею права разглашать подробности.
– Так ведь я и так узнаю.
– Узнаете – дело ваше. А я – при исполнении.
– Ну, хорошо, братец.
Пристав помялся, а потом сообщил:
– В Палашевском переулке. Во дворах.
Пристав одной рукой неудобно начал застегивать шинель, а я огляделся. Большой зал был освещен только настенными светильниками. Люстру не включали, вероятно, в отсутствие клиентов, поэтому цвет драпировки на стенах показался мне темным – его разнообразили только ряды небольших фотографий в изящных рамках, изображавших дам в разных платьях. Подойдя ближе, я увидел, что они раскрашены от руки. Из мебели в этом зале было только несколько живописно расставленных кресел и два журнальных столика с последними изданиями «Нового русского базара» и «Вестника моды». Ну и конечно