свою металлическую фляжку с советским гербом.
– Такую новость на сухую нельзя воспринимать, – сказал Гусько, сделав пару глотков, занюхал выпитый напиток. – Серый, глотнёшь? – предложил он мне.
– Савелич, убери, – ответил я. – Его цепануло, а я, как видишь, целый.
– Я бы не был так уверен, Серёга, – сказал Ренатов и указал на киль самолёта.
Повернувшись, я заметил, что тоже получил некоторые повреждения. Несколько дырок и разбитые аэронавигационные и строевые огни, которые не оказали влияния на мой полёт.
– Веня, ну что скажешь? – спросил я у техника, который ковырялся в руле направления.
– Скажу, что не ходите мужики в Африку летать, – ответил Бубко, спрыгивая со стремянки. – В рубашке ты родился, Сергеич.
– Не первый раз уже это замечаю. Спасибо, – ответил я.
Я пересказал мужикам обстоятельства того, как по нам отработали средства ПВО, но для них было удивительно это слышать.
– Однозначно свои отработали. Нету в тех краях повстанцев, а регулярные части ЮАР пока стоят на границе, – предположил Ренатов.
– За Мариком уже полетели? – спросил я.
– Да. Два «Аллуэта» приземлились, забрали Штыкова и ушли на юг, – сказал Савелич, описывая эти вертолёты не самыми лестными словами.
Прошло несколько часов. Вертолёты вернулись на аэродром, но Марика мы так и не дождались. Его увезли сразу в больницу на обследование.
Предварительно наш оперативный дежурный с командного пункта рассказал, что в районе посадки самолёта оставили отряд кубинцев для охраны.
Штыков влетел в класс, словно буря. Он не рычал и не кричал. Его лицо было настолько багровым, будто он с места вынужденной посадки бегом бежал, а не на вертолёте летел.
– Всем выйти, – спокойно сказал он. – Родину остаться.
– А что с Марком? – спросил я. – Думаю, все хотят знать.
– Визуально травм нет. Но у него сильный испуг. Заикается, трясётся, внятно ничего объяснить не может.
– Странно. На Барсова не похоже. Он же наш, Осмонский! Боевой! – сказал Гусько.
– Ещё раз – всем выйти. Мне с Родиным поговорить нужно, – произнёс Валентин Николаевич.
Мужики не спешили вставать со своих мест, но Штыков поторопил их. Как только дверь закрылась, подполковник начал спрашивать.
– А теперь, расскажи мне, что это было? – спросил Валентин Николаевич, дрожащими руками доставая из пачки сигарету.
Что мне ему сейчас сказать? Что мой ведомый принял такое решения, а я на него не повлиял? Так, он и так это знает.
– Валентин Николаевич, давайте сразу к делу и не будем прелюдии устраивать, – ответил я и, судя по успокоившему нервы сигаретой Штыкову, он согласился. – Лётчик жив?
– Вроде того. Трясётся весь, но ничего не повредил себе. Даже не знаю, отчего он так испугался, – ответил мне Штыков.
– Вот видите. Самолёт цел? – спросил я, но уверенности в сохранности МиГ-21 не было.
– Не считая дырки в топливном баке и слегка забитому пылью движку, абсолютно. Он даже летать