сказку о вашем детстве, – сказала я.
– Сочинять? – удивился мужчина. – Сказку?
– Да, именно сочинять.
– Ну что же, если это поможет, давайте. – Он невозмутимо пожал плечами, пряча мальчишескую заинтересованность. Чем бы он в жизни ни занимался, было очевидно: сочинять сказки ему не доводилось никогда.
Вот что (в существенно сокращенном варианте) у нас тогда получилось.
– Я родился и рос на железнодорожном разъезде. Представляете, что это? Частные дома со скудными сибирскими огородами. Несколько темных бараков. Два самых старых построены в тридцатые годы, остальные – в пятидесятые. Один каменный двухэтажный дом, в котором все стены изнутри и снаружи поросли плесенью – бороться с ней бесполезно, она возвращается. Детский сад и начальная школа в старинном доме обходчика – наверное, рубеж девятнадцатого и двадцатого веков, каменный фундамент, огромные бревна сруба, в нем тепло и сухо, все лучшее – детям. Детей (в саду и в школе вместе) пятнадцать человек.
Они все вместе ходят смотреть на поезда – других развлечений в поселке нет. В поездах окошки, в окошках люди и сценки – вспыхнули и пролетели. Иногда кажется, что там красивое кино. А иногда кажется наоборот: именно там – настоящая жизнь. А тут тогда – что? Вокруг – тайга и болота. Местность плоская, но горизонт не распахивается нигде и никогда, лес. Есть речка, к вершине лета она почти пересыхает, превращаясь в цепочку гнилых прудов, над которыми охотятся огромные радужные стрекозы, весной заливает огромную площадь, и там роятся гнус и комары.
В стране перестройка, неуверенность, распад всех связей. Три с половиной местных интеллектуала любят цитировать подрастающему поколению повесть Аркадия Гайдара «Дальние страны», непременно добавляя: к ним «дальние страны» вместе с советской властью сами пришли, а вот к вам, ребятки, – выкуси. Все, естественно, пьют. Но не только это. Разъезд портит все на свете сводки – здесь огромное количество самоубийств. Люди бросаются под проходящие поезда. Это что-то вроде традиции, идет чуть ли не с тридцатых годов, иногда самоубийцы даже из других поселков приезжают. Машинисты разъезд ненавидят, у них сердцебиение учащается на подъезде. Поезд мгновенно остановить невозможно, это все знают.
Отец Дмитрия бросил все и уехал. Никому ничего не сказал, поехал якобы в райцентр за лекарством и не вернулся. Мать еще год прожила, а потом легла под товарный поезд, оставила младшей сестре записку. Младшая принесла трехлетнего Диму к себе на руках, посадила на лавку, дала пряник и сказала: «Теперь тут твой дом».
– Ага, – кивнул Дима. Вкус того пряника он помнит до сих пор и мысль: что ж, жизнь, кажется, налаживается. Дома ему пряников не давали.
Они все росли и знали: главный интерес и главная опасность – поезда. Местная страшилка: ты можешь и не хотеть и не собираться, но вот все равно – пойдешь и бросишься. Такой жестокий гений места. Старшие дети придумали и передавали по традиции (с каких времен? Дмитрий не знает, но полагает, что на момент