интерес к приключениям еще в раннем возрасте, поскольку начинаем соответствовать традициям нашей культуры, которая решает за нас, как нам нужно думать, чувствовать и вести себя. Мы втянуты в кошмар, царящий во всей нашей культуре, который развивает у людей апатию вместо храбрости и конформизм вместо оригинальности. Мы не находим своего предназначения в жизни или ее смысла, но мы не осмеливаемся принять тот факт, что наша жизнь ничего нам не приносит. Может испугать лишь одна мысль о том, что надо отвечать за последствия своих поступков, идти против статус-кво, добиваться чего-то большего, если боишься «раскачать лодку».
Такое происходило и со мной, когда я был профессором в самом крупном университете Сан-Франциско. В то время я, один из самых молодых членов профессорско-преподавательского состава в системе университета штата, возглавлял свою собственную лабораторию исследования биологического саморегулирования. Однажды мне в голову пришла мысль о том, что, стараясь проникнуть все глубже и глубже в строение мозга для изучения его функций, я смотрел «не с той стороны микроскопа». Я понял, что должен был бы взглянуть на проблему издалека, отойти к иной системе взглядов и понятий, чьи правила о времени и пространстве сильно отличались бы от той научной парадигмы, которой я был обучен. Тогда я услышал слабый голос, зовущий меня покинуть лабораторию и отправиться на Амазонку, где я смог бы исследовать обряды шаманов, полностью полагающихся на силу ума (психики), и создать то, что я потом стал называть «психосоматическим здоровьем».
Все мои друзья думали, что я сошел с ума, так как отказывался от многообещающей карьеры ради дикого путешествия в джунглях. Лишь один человек был счастлив видеть меня отправляющимся в путь – мой декан, который считал, что все принятые, сознательные научные исследования были пустой тратой времени и денег. Я помню, как стыдно мне было, и как была разочарована моя семья тем фактом, что я покидал престижную работу в университете и становился исследователем. Даже спустя годы, когда я уже был автором полдюжины книг и читал лекции в университетах по всему миру, моя мать спрашивала меня, когда же, наконец, я устроюсь на «настоящую» работу в университете? Мать заметила мне, что она больше гордилась моей университетской работой, чем той, которой я занимался теперь.
Воспоминания о том, как в прошлом нам было стыдно быть не такими, как все, доставляют нам столько неудобств, что мы переносим наше чувство стыда друг на друга и присоединяемся к всеобщему коллективному кошмару беспомощности и страха. Мы относимся с недоверием к каждому, кто думает, чувствует и ведет себя не так, как все остальные, а в глубине души мы завидуем им. Захваченные своим кошмаром, мы не беремся рисковать и становимся циниками. Наше доверие к другим ослабевает, и мы настойчиво утверждаем, что можем позаботиться о себе без чьей-либо помощи.
Мы хотели бы думать, что сами творим наши жизни, что мы критичны и притягательны. Однако в итоге оказывается, что мы готовы лишь к светскому проявлению