книжечка, вышедшая в декабре, прошла вся (10 тыс. экземпляров), думал 2-е издание делать, да вот – крах. Правда, за эти 10 тыс. (дешевое издание) я 1200 фр. всего выручил. Зубы на полок, как говорит один немец. – Рады мы душевно, что нога Антона Владимировича исцелилась, – дай Бог здоровья! А что Розанова читаете… и – интересно? – Для меня содрогание этот Розанов. Это – «занозы» и «очистки» от Достоевского145. Это обостренное и больное самооголение, с бесстыдством, со смакованием голости своей, верх заостренности и пустопорожности (больной) русской fin-«интеллигенции»146. Это, часто, такая гниль и прóваль (без взлетов), это кошмарное порождение больных чувствованьиц, Федор Карамазов + Смердяков + Лебядкин + Иван Карамазов + подпольный человек147… И знаменательно: восприемник г-жи Сусловой после Достоевского. Это, скажу, высморканный маленький «достоевский», возведенный в… философы! Я его не переваривал никогда. То-то «мережковские» с ним носились148. Потемошный человёнок с искрами Света. Но… – покаявшийся, мир его духу, пребывавшему в смердящем мраке. Он – весь половой психопат, клинический субъект, «расейский Нитцше». Слова уж очень просты и подкупающи оголенностью. Высоколитературная непристойность, не менявшая никогда белье. Простите, под руку попало.
Привет сердечный от всех нас, от Ольги Александровны, Юли, Ивика, меня – грешника. Поцелуйте Антона Владимировича. Целую Вашу ручку, кумушка. Не серчайте за Розанова. Он – си-ний! Ваш Ив. Шмелев.
21 авг. 1931 г.
Черкните, получили ли мое письмо сие.
Дорогой Антон Владимирович,
За своими болями да хлопотами (приезжал отец Ивушкин149 и брал его с собой на неделю погулять, боялись, что заберет совсем, – спасибо, не забрал, расходов испугался) пропустил я Ваш день Ангела – Антония Рымлянина – 3 августа ст. ст. и не поздравил. Не вмените мне сего в небрежение. Как раз в сие время у нас была тоска, Юля, отпустив Ивика, плакала, ездила потом за ним в Royan*, принять от отца, а мы тревожились за Ивика.
Шлем вам запоздалое поздравление и пожелание укрепления здоровья, а дорогую куму Павлу Полиевктовну – с дорогим именинником, пусть и подсохшим.
Все же я, в извинение как бы, – да будет! – послал Вам на место лечения – не помню уж куда, – новую книжечку «Родное»150. Может быть, не читали мои (в 1913 г. писаны!) «Росстани».
И еще – в извинение да послужит! – прочитал из древней письменности русской – житие Антония Рымлянина, как он из Средиземного моря объявился в Волхове и судился с рыбаками, чтó бочку выловили с деньгами. Картинно написано! Нет, ясно, что не Новгородский был, а сущий рымлянин.
Будьте здоровы обои, не знаю, где пребываете, а посему пишу на Париж.
Ольга Александровна благодарит за привет ко дню св. Ольги.
А я опять болею, все эти дни лежал. Да семейные дела-то – с мальчиком-то – расстроили. Все это мешает работе, пишу мало, а надо хоть «Богомолье» закончить.
Спасибо,