казалось, он всаживает мне коготь в висок.
– Ну ладно, «красота», и что с того? – спросил я. Он застонал, зарыдал, рассыпался тошнотворным бессвязным бредом. Я отключился от него примерно на год, но все равно чувствовал, как он бормочет себе, не прорываясь на поверхность. А еще года через два он начал обращаться ко мне по имени.
– Эй, Лестат, Принц-паршивец!
– Отвали.
– Нет, Принц-паршивец, мой принц, ох, Лестат… – Он повторил эти слова на добром десятке современных языков и шести или семи древних. Я прямо впечатлился.
– Ну так расскажи мне, что ли, кто ты такой, – мрачно отозвался я. Должен признаться, когда мне было слишком одиноко, я даже радовался, что он где-то тут, поблизости.
А тот год выдался для меня неудачным. Я бесцельно скитался, все мне опротивело. Я злился сам на себя за то, что «красота» жизни более не поддерживает, не питает меня, не дает сил выносить одиночество. Ночами я странствовал по джунглям и лесам, тянулся руками к нижним ветвям, рыдал и бессвязно лепетал сам с собой. Я скитался по Центральной Америке, посещал развалины цивилизации майя, бродил по бескрайним пустыням и любовался древними росписями на скалах по пути к гаваням Красного моря.
Юные вампиры-отщепенцы все так же наводняли города, по которым я гулял – Каир, Иерусалим, Мумбаи, Гонолулу, Сан-Франциско – и я устал воспитывать их, наказывать за то, что в своей неутолимой жажде они убивали невинных. Нередко их ловили и сажали в людские тюрьмы, где их испепеляло, едва наступал рассвет. Порой они попадали в руки ученых-криминалистов. Вот же досада!
Из таких историй никогда не выходило ничего путного. Но об этом позже.
Эти повсеместно расплодившиеся юнцы задирали друг друга, сбивались в шайки и дрались между собой, а тем самым осложняли жизнь нам всем. Им ничего не стоило сжечь в огне или обезглавить любого другого кровопийцу, что встанет у них на пути.
Хаос, сплошной хаос.
Но кто я такой, чтобы урезонивать этих бессмертных оболтусов?
Когда это я становился на сторону закона и правопорядка? Напротив, именно я всегда играл роль бунтаря, l’enfant terrible. Так что я позволил им вытеснить меня из больших городов, даже из Нового Орлеана, позволил прогнать меня прочь. Вскоре любимый мой Луи де Пон дю Лак покинул меня и поселился в Нью-Йорке у Армана.
Арман хранит для них остров Манхэттен: для Луи, Армана и двух юных кровопийц, Бенджамина и Сибель – ну и остальных, кто вдруг присоединится к ним в роскошном особняке в Верхнем Ист-сайде.
Ничего удивительного. Арман всегда мастерски умел расправляться с теми, кто встал ему поперек пути. Недаром он сотни лет возглавлял в Париже древний орден Детей Сатаны, испепеляя в прах любого кровопийцу, не подчинившегося зловещим законам этих несчастных религиозных фанатиков. Он деспотичен и безжалостен. Да, такая задача как раз по нему.
Однако позвольте добавить: Арман все же не полное