и Фёдор Юрьевич мелко засмеялся, сотрясаясь могучим чревом, и повернулся к Голицыну Борису, – всех стрельцов надо от греха из Москвы убрать… В Азов и Таганрог пошлём… Грамоты готовь…
– А те полки, что в Азове с войны оставлены? Фёдора Колзакова, Ивана Чёрного, Афанасия Чубарова да Тихона Гундертмарка? Отдохнуть на Москве захотят…
– Как придут с Москвы девять полков, тем стрельцам быть в Великих Луках не мешкая. На Москве останутся Пребраженцы и Семёновцы, Бутырский полк и полк Лефорта.
– Ох, и умён ты, Фёдор Юрьевич…
– Всем на стороже надо быть…Идёт всё не так, муторно на душе, тревожно…
***
Прохор неспешно занимался важным делом, собирался сапоги чинить. Одет был сейчас по-домашнему, в валенках, просторных штанах конопляного полотна и подпоясанной рубахе. В тёплой подклети не холодно, можно и так нарядиться. Приготовил дратву, шило, две иглы и деревянный молоток, и уселся на невысокую удобную скамеечку. Вздохнул, и с удовольствием пригладил окладистую бороду, засучил рукава серой рубахи толстого полотна и повязал передник. Мужчина обожал порядок, и не выносил грязи и неустройства. Даже подготовка к делу радовала, пожалуй, побольше, чем любимое ремесло. Хорошо, что уже день подрастал понемногу, не любил он при лучине работать, глаза ломать.
Умело поставил голенище подошвой кверху и ударил молоточком по рукояти шила.
– Батюшка, – спросил сидевший рядом единственный сын Прохороа, Максим, – а сильно бить-то надо?
– Силу в любом ремесле с умом применять надо. Смотри, как всё идёт, получается или нет… Тут чувствовать надо… Вот, попробуй…
И уступил место мальчишке. Тот, разумник. пробил отверстие в толстой коже подошвы, и тут же, не мешкая, продел иглы с дратвой. И стал делать всё споро да ладно, так, что отец засмотрелся. Но тут послышался стук в калитку, и залаяла собака.
– Стой, Трезор – окликнул Прохор цепного пса, открыв дверь во двор, – обожди меня здесь. посмотрю, кого нелёгкая несёт:..
И хозяин дома набросил на плечи тулуп и вышел к забору. По пути под ноги смотрел, что бы в грязную лужу не вляпаться. А то дело такое, влетит от жены, Василисы.
– Ну кто там? – сурово спросил мужчина, на всякий случай перебросив к правой руке ухватистый нож.
Беречься надо было, а то развелось в Москве столько лихого люда, только успевай поворачиваться. Бояться не боялся никого, но осторожность – не трусость…
– К тебе, с важным делом, – услышал и другой голос, – вот, гостинчика тебе…
И в щель между досок, словно клюв воробышка, будто живой, просунулся тускло блестевший ефимок. Монетка -то тонкая, но широкая. и кресты на серебре радовали любой, даже самый капризный взгляд. Прохор открыл калитку, но стал на у входа.
Перед ним стояли два молодых дворянина, а походных кафтанах, толстого персидского шёлка. Шапки хорошие, с меховой опушкой из куньего меха, с добрыми саблями на поясах. Пригожие молодцы, таких бы хотел Прохор в женихи своим дочерям.
– Так